Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин

Надейся и жди!

27 июня. Среда.

10.00. 1725‑й километр Оби.

На реке волны. Ветрено, но тепло и солнечно. Небо в слоистых облаках. Готовлюсь покинуть Киевскую пристань, вернее, то, что от неё осталось — заросший крапивой берег с грудами металлолома от раскуроченной сельхозтехники и развалюхами бывших изб и сараев. Не весело, однако, жили здесь «киевляне», коли разбежались отсюда на все четыре стороны.

В 11.00 отчаливаю, в раздумье поглядывая на небо, на неспокойную речную поверхность: что сегодня ожидать от погоды?

Пока плавание идёт нормально, если не считать болей в руках и ногах от чрезмерной весельной нагрузки. И хотя всю ночь спал глубоким и продолжительным сном, вчерашняя усталость даёт знать ноющей спиной и распухшими ладонями.

Однообразие тальниковых зарослей, залитых половодьем березников и осинников, камышовых болот. Очень жарко. Спасаюсь от обжигающих лучей под белой рубашкой и широкополой шляпой–афганкой. Клонит в сон, но дремать некогда: то и дело встречаются топляки и торчащие из воды сучья упавших деревьев, приходится налегать на вёсла и обходить опасные участки. Не доставало ещё пропороть бока лодок! И что тогда делать? На глубине, посреди бескрайней воды? От такой мысли мураши бегут по телу, и руки начинают быстрее сновать взад–вперёд, отгоняя плот подальше от возможных подводных препятствий, предательски таящих смертельную опасность.

21.00. Прошёл 1745‑й километр. У тонкой берёзы остановился, хотя течение долго крутило вокруг неё, не давая подвязаться. Без надобности мне здесь остановка, лишний риск проткнуть борт. Но увидел прибитую гвоздями к стволу деревца железную вывеску: «Частное владение бассейном ЧП Алиева». Рядом три свеже срубленных пня торчат из воды. Местные рыбаки борются с хапугой–предпринимателем как могут. Срубают вывеску, а он снова вешает: «Моё, я захапал эту часть реки!». Вот, гад! Уже какой–то «алиев» добрался сюда, свои права выставляет на владения издавна живущих здесь сибиряков, свои порядки наводит. И я из чувства солидарности с земляками с остервенением рубил неповинную берёзку. Плот крутился, уходил из–под ног и стоило трудов одолеть её. Но вот, наконец, ненавистная вывеска рухнула в воду. Я спрятал топорик в чехол и с чувством исполненного долга продолжил плавание. Понимаю, что таким протестом не избавиться от ненавистных «алиевых» и подобных им волкам, но пусть знает, что не хотят люди отдавать ему в собственность принадлежащую всем часть реки.

В 22 часа заплыл на заброшенный, растасканный по бревну, по доске полевой стан бывшей животноводческой фермы. Именно заплыл, потому что вода доходила до колен, когда я подтаскивал плот к будке с уцелевшими дощатыми нарами. На них я и скоротал ночь, довольствуясь скромным ужином из нескольких сухих бубликов, запитых вчерашним холодным чаем. Вода шумела, пробиваясь сквозь кусты и кочкарник. Скоро она сойдёт совсем, освободит просторный луг, но не будут лежать на нём коровы, ожидая, когда приедут к ним доярки–песенницы с блестящими подойниками, и пастух–деревенский ковбой, отпустив пастись осёдланного коня, не устроится в тени раскидистого вяза с плетением кисточек из тонких полосок кожи, украшая ими новую сбрую.

Долго, очень долго, а может, и никогда, не огласится эта обширная поляна звонкими, весёлыми голосами деревенских баб, мычаньемь налжаю плавание. Пока всё нормально, если не считать болей в 000000000000000000000000000000000000000 дойного стада, хлопаньем пастушечьего кнута, тарахтеньем трактора, увозящего в тележке–прицепе бидоны с парным молоком. И ещё долго гуляка–ветер будет завывать в пустых каркасах ободранных вагончиков, навевая тоску и грусть на случайно забредших сюда по зиме охотников.

Рассказывая о своих впечатлениях плавания в Никуда по реке–жизни, я отвлёкся от заключительной части последней главы дневника, в которой уже упомянул о луче надежды, блеснувшем искрами надежды на перемены к лучшему, на славу и преуспевание в обществе с подражанием изысканным героям классических произведений.

Итак, май 1965‑го, Камчатка, бухта Крашенинникова, кубрик–твиндек нашего экипажа на плавбазе «Нева».

Возвратясь с вечерних подготовительных курсов, я подолгу просиживаю над учебниками русского языка и литературы, истории, английского языка. Долблю склонения и спряжения, зубрю образы литературных героев, заучиваю наизусть английские тексты и памятные исторические даты. Времени для учёбы предостаточно, благо лодка надолго ушла в дальний поход, а в кочегарке Фриц Крейдер прекрасно обходится без меня. Ничем и никем не обременённый, я утруждаю себя лишь прогулкой на почту, забираю там письма, бандероли, газеты и журналы, пришедшие на номер воинской части нашего экипажа. Разбирая в кубрике почту, я обратил внимание на одно письмо из Петрозаводска, адресованное старшему лейтенанту Заярному, месяц назад убывшему на Северный флот.

— Где сейчас искать Заярного? — повертел я конверт в руках. — Обратный адрес тоже не указан.

— Надо вскрыть конверт… Может, адрес в письме, — посоветовал Иван Герасимов, оставшийся на плавбазе за присмотром вещей в кубрике. — Бывает, в конце сообщают, куда писать.

— Неудобно как–то читать чужое письмо, — засомневался в правильности такого поступка радист–разведчик особой службы наблюдения и связи Володя Гончаров, парень из Тольятти.

— А что ты предлагаешь? Выбросить письмо? Вдруг там что–нибудь важное… Хороший мужик Заярный! Надо помочь адресату найти его, — привычно накручивая ус, сказал Иван.

— Рви, Гусь, посмотрим, что там накропали старшему лейтенанту, — подключился к нашему разговору Влад Рюмшин, торпедист, выведенный за штат и тоже оставшийся на плавбазе не у дел. Вскрыли конверт, достали из него тетрадный листок. Иван начал читать и при первых же строках удивлённо поднял брови и выпятил губы, топорща тонкие тараканьи усы. Но вот глаза его радостно округлились и губы расплылись в улыбке.

— Это ж надо, братцы, какая лафа привалила! И чем же мы хуже офицеров?! — загоготал он, отдавая листок письма. Я прочитал, и тотчас всё стало ясно: четыре девушки–студентки просили Заярного заочно познакомить их с его товарищами–офицерами, называли в письме свои имена, фамилии, адреса.

— Вот уж точно это письмо Заярному ни к чему, — разрывая адреса на четыре части, — угорал со смеху Иван. Скрутил бумажки, бросил в бескозырку. — Налетай, подешевело! Расхватывай, кому какая попадёт! Чур, моя рыжая! Страсть огоньковых люблю! Курносых, с веснушками!

— Мне брюнетки нравятся! Темпераментные они! — запуская руку в «беску», — тоном знатока женщин заявил радист–разведчик.