Сергей Кучеренко - Корень жизни: Таежные были

В люльке мотоцикла было все, что нужно для ночевки в любом месте — палатка, продукты, посуда и прочее. Самое необходимое, но ничего лишнего.

Казалось бы, что изучать: всем известен амурский тигр с мудреным латинским наименованием «Пантера тигрис алтайка». Разве неведомы его повадки, образ жизни, отношение к соседям по уссурийской тайге, к человеку и его собственности? Но затягивающее это дело — писать о тигре, вот и пишут — по знанию и по тщеславию, на собственном и чужом материале, новое и затерто старое. Отважные таежные исследователи и столичные краснобаи. Таких много, а истинных тигрятников, как Капланов, — раз-два, и обчелся.

Он — почти легенда. Тысячи пеших километров по тигриным следам, бесконечные ночевки у костра — где темень накроет или злая непогода. Горы, тайга, снега и морозы. И одиночество. Зато познакомился Капланов с тигром в «лицо», сошелся с ним на «ты», много узнал из его скрытой жизни. А легендой он стал потому, что погиб совсем молодым. От пули браконьера в спину. Ушел, оставив нам книгу о тигре, в которой новое и конкретное — на каждой странице.

С тех пор прошло более тридцати лет, но другие каплановы не появлялись, и снова был тигр вроде бы беспризорным. Судьба царя уссурийских зверей оставалась трагической, а образ жизни таил в себе много неизвестного.

Я смотрел на своих новых знакомых и думал: «Может, эти — каплановы наших дней? Ведь взялись они за мало изведанное и опасное».

Оба невысокие, коренастые, оба отчаянно смелые и выносливые, оба тихие и скромные. Они как близнецы-братья — из далекой таежной Стойбы, приютившейся на берегу своенравной красавицы Селемджи, заядлые охотники с детства. И даже имеют разряд по гимнастике, лыжам и стрельбе из ружей оба. У них и друзья детства были общие, потому что они не просто росли в одном поселке, но и в одной школе за одной партой учились до десятого класса. Они и через много лет, после того как вышли из детства, в лаборатории зоологии позвоночных Биолого-почвенного института сидели за соседними столами. Как бы одним голосом говорили, одними ушами слушали и одними глазами смотрели. Завидная дружба, ей-богу!

Меня с ними сближали общие интересы: я давно интересовался тигром и уже успел собрать кое-какой материал, из которого не делал тайны.

Но отношение к тигру у нас было все-таки разное. Я изучал его попутно со своей основной работой, для Юдакова и Николаева он был главным объектом исследований, а все остальное, что они видели в тайге, давало дополнительный материал.

Я сознавал, что у них работа потруднее моей, и, грешным делом, немного сомневался: понимают ли они это, а потому безобидно спросил:

— Что вы считаете главным и самым сложным в изучении тигра?

— Главное и сложное — не одно и то же, — ответил, немного подумав, Юдаков. — Основное для нас — выяснить как можно точнее, где и сколько живет теперь тигров. Это наше официальное задание, за него нам идет зарплата. Но на основное нанизывается много иного: сколько среди тигриного населения взрослых самцов и самок, молодых сколько, факторы смертности, питание, зависимость от численности кабанов и изюбров… Все это поддается изучению — уже не один дневник исписали. Трудности в другом…

Юдаков замолчал, задумался, потом взялся перематывать пленку в фотоаппарате, а Николаев, глядя на него, стал протирать бинокль. Я решил, что они не хотят выдавать свои самые сокровенные интересы, и тоже занялся делом. Среди ученых, знал я, много недоверчивых не только к малознакомым, но и к своим коллегам. Боятся, что кто-то перехватит идею, кто-то опередит в открытии или воспользуется чужим. Но Анатолий, поскрипывая валиком перемотки, после недолгого молчания снова заговорил!

— Самое трудное, по-моему, заключается в познании психических способностей тигра, его интеллекта. Зверь, конечно, не из глупых, но какова степень его ума? Волков, ворон изучают. Приручают, тьму опытов всяких проводят. Или с теми же дельфинами. Тигру бы хоть малость такого внимания… Сколько мы колесим и бродим по тайге, и следов свежих видели много, но всего два раза мелькнул полосатый. А нас — я это всем своим нутром чувствую! — уже не один тигр наблюдал. Иной раз так четко ощущаешь, что тебя как бы простреливают пронзительные, прямо магические глаза, что невольно задумываешься: а пять ли органов чувств у людей, да и у зверей тоже?

Николаев подхватил и продолжил мысль друга:

— Эту тигриную психику нам приходится изучать всего-навсего по следам. Идешь и пытаешься думать за него: почему он туда пошел, а не сюда, зачем круто свернул со своей старой тропы, по каким соображениям лежал на том утесе, как заметил жертву и поймал ее как? Наблюдений много, но далеко не однозначно их можно истолковать. Мы, например, убедились — да вы и сами об этом писали, — что все действия тигра продуманны и осмысленны, что ему свойственна хоть и элементарная, но все же рассудочная деятельность. Иногда я считаю, что он способен и к абстрактному мышлению, но это надо доказать, а доказать трудно: психологический опыт не поставишь, вот в чем беда. Остается мять снега да по крохам копить наблюдения. Ходить по следам годами…

Николаев улыбнулся. Лицо засветилось мягкостью, добродушием и приветливостью. Я сравнил его с Юдаковым: тот был построже, сосредоточеннее, улыбка реже и скупее озаряла лицо.

— А меня вот еще что интересует, — оживленно заговорил Юдаков, воспользовавшись паузой. — В прошлом веке в Уссурийском крае часто встречались тигры-людоеды. И в Маньчжурии они не редкость. Люди в деревнях часто оказывались настолько запуганы, что ночью боялись открыть дверь. Среди сундарбанских тигров в Индии, например, и сейчас каждый четвертый — явный людоед, а большинство остальных — косвенные или случайные. Иной раз не верится, но ведь это доказано специальными исследованиями. А вот наш тигр человека не трогает. Не боится, не терпит обиды, в любое мгновение готов постоять за себя, но покуситься на человека — ни-ни. Как будто бы переродился за полсотни лет… Почему вот? — еще одна загадка.

Меня это тоже давно интересовало, и я спросил:

— А допускаете ли вы возможность появления у нас людоедов? Я, например, ее не отрицаю…

Вопрос был не из простых, и мои собеседники опять задумались. Юдаков куда-то сходил, Николаев стал заклеивать резиновый сапог. Лишь минут через пять Николаев вдруг отозвался:

— Людоеды могут появиться. Все может быть. В голод, или какой инвалид, старец. Среди медведей каждый год то в одном, то в другом районе шатун-людоед объявляется. И не только истощенный да немощный…

— А как вам представляется судьба амурского тигра? — спросил меня Юдаков. — Его будущее. Что станет с ним лет этак через тридцать?