Николай Сладков - Силуэты на облаках

Но я не испугался, и тогда она вдруг прыгнула мне навстречу, фыркнула и так разинула рот — вот сейчас зальётся сердитым собачьим лаем и тявканьем!

Ну и рот — не до ушей, а… с ушами! В углах красной пасти растопыренные красные уши! Я так и попятился: рот с ушами — кому жутко не станет!.

Жара

Самое желанное в жару — тень. Песчанки от жары под землю спрятались, в норы. В норку песчанки спряталась и каменка-плясунья. А сыч спрятался в тени саманной развалины. Дикие голуби залетели в колодец: расселись на обкладке из сюзена — песчаной акации над водой. Стрела-змея вползла на куст — растянулась на ветерке. Один верблюд на самом припёке стоит. Некуда ему, такому здоровому, спрятаться. А в ногах у верблюда собака лежит: спряталась в тень под его брюхо.

«Проклинающая солнце»

В самое злое пекло, когда все прячутся кто куда, агама вползает на вершину сухого куста и задирает голову в небо. Из-под тяжёлых чешуйчатых век недобро поблёскивают глаза: она смотрит прямо на огненное солнце.

«Беспощадный огонь, ты губишь в пустыне жизнь. Ты сжигаешь зелёный росток и обращаешь в прах цветы. От кустов и деревьев ты оставляешь одни скелеты. Последние капли воды ты превращаешь в пар. Коробится и стонет земля. Окриком отчаяния раскалываются камни».

Так думают про агаму туркмены — жители жаркой пустыни. И потому называют её — проклинающая солнце.

Плата за страх

С весны ящерицы от врагов своими хвостами откупаются, платят им хвостовую дань. Чем дальше в лето, тем больше ящериц без хвостов. Конечно, лучше хвоста лишиться, чем головы. Но и хвост жалко, свой всё-таки! Растишь, растишь. И вид без хвоста не молодецкий. Так, бесхвостая ящерица.

А хищники не унимаются. Сыч в норе запас из ящеричных хвостов собрал, разложил хвосты, как сосиски. Сорокопут хвосты на колючки понанизал — висят, как сардельки. У всех птиц сейчас птенцы в гнёздах, все есть просят. Едоков всё больше и больше, и потому ящериц с хвостами всё меньше и меньше. Полное ящерицам разорение!

Рубаху съел

Хороша у геккона кожа-рубаха — вся в золотых и медных чешуйках-пуговицах! И штаны с белыми рюшечками и оборочками. Но срок приходит всему: выцветает рубаха, пачкаются штаны, Даже геккону носить стыдно. Надо костюм менять.

Для геккона костюм сменить просто: спрятаться в норку подальше от любопытных глаз и стянуть лапками старую одежонку. Переодевается геккон, старается изо всех силёнок, по-настоящему из кожи вон лезет. Вылезет, а под старой одёжкой готова новая — блестит и переливается. И на штанах опять белые рюшечки и оборочки.

Сброшенную рубаху, понятно, ни в штопку, ни в чистку не сдашь. Но и так бросить жалко. Всё же своя рубаха, та, что всего ближе к телу была. И вот берёт её геккон в лапки, складывает поплотней, да и в рот! Съест рубаху — ещё и оближется. Не пропадать же такому добру!

Телеграфный лес

Тянутся через пустыню телеграфные линии. Если взять да и сдвинуть все столбы вместе — получится густой телеграфный лес. Чем телеграфный столб не дерево? Чем перекладины на нём не сучки? Чем провода не ветки?

Коршуны, пустельги, сизоворонки, щурки, сорокопуты приспособили столбы под наблюдательные вышки. С высоты им всё вокруг хорошо видно.

Пустынные вороны, пустельги, коршуны строят на столбах гнёзда. Столб — «дерево» высокое и надёжное, это вам не хилая песчаная акация или разлапистый саксаул.

Дятлы пустыни превратили столбы в свои барабаны: лихие барабаны получились из звонких столбов.

В жару в тени столбов, в тени стволов, прячутся от солнца жаворонки, каменки.

А удоды, пустельги и сорокопуты прячутся в тени изоляторов — словно в тени ветвей.

На закате все птицы телеграфного леса любят на проводах посидеть: отдохнуть, перышки перебрать, жаркое солнце проводить за барханы.

Есть у этого столбового леса и свой лесной шум. Весной ветер поскуливает в проводах, летом щурки звонят клювами — оббивают о провода жёстких саранчуков, осенью позванивает о провода град.

Глаза на песке

Сыпучий песок — песчинка к песчинке.

Но две песчинки особо лежат, они чуть покрупней других — как два пшённых зёрнышка. Страшная под ними таится опасность.

Не крупинки лежат на песке, а глаза песчаного удава! Сам он зарылся, а наружу одни глаза выставил, благо они у него на самой макушке.

Близорукая ящерица, ничего не замечая, беспечно разлеглась у самых удавьих глаз. Плохо бы это для неё кончилось, но тут остроглазая пичуга заметила «зёрнышки» и потянулась к ним.

И дрогнул песок, метнулась гибкая шея змеи, вонзились зубы, тугое тело, как упругий резиновый шланг, обвилось вокруг добычи.

Тревожные барабаны

Тревога! Тревога! В норках песчанок стучат тревожные барабаны: «Тум-тум-тум! Тум-тум-тум!» В поселении замечен враг: то ли варан проковылял, то ли удав заполз, то ли пёстрая перевязка рыскает в подземных ходах. «Тум-тум-тум! Тум-тум-тум!» Тревога! Тревога!

Песчанки мечутся по своим коридорам, быстро барабанят о землю задними лапками. Гремят сигнальные барабаны.

Лунная струйка

Лунная ночь — свои же следы на песке видны. Тянутся позади, как чёрное многоточие. Даже от тощих стебельков чёткие чёрные тени. А уж струйчатые барханы словно киты-полосатики брюхом вверх! И везде по песку искорки, искорки: грани песчинок горят. Из чёрного куста на посверкивающий песок словно лунная струйка вытекла: лениво течёт, извивается, переливается. Это ночной удав на охоту выполз: ползёт и под луной светится…

Прогревание животов

Все позавтракали, пообедали и поужинали — теперь животы греют. Всяк свой живот греет по-своему. Ящурка животом на горячий песок и лапки в сторону. Лежит, дремлет. Чуть песок под нею остынет — дальше переползёт.

Агама вскарабкалась на куст и выставила живот на закатное солнышко. Такырная круглоголовка греет живот горячим камнем, как грелкой! Только не грелку на живот, а живот на грелку. А удавчик зарылся в песок с головой. Принимает горячую песочную ванну. Прогревает сразу и живот, и бока, и спину. Подогревает свой аппетит.

Сквозь землю

Среди серой полынки жёлтый песчаный круг. Весь он в дырочках, словно ломоть сыра. У каждой дырочки песчанки столбиком, как цирковые собачки. Стоят и перекликаются: «Би-биб! Би-биб!» Издали выглядят они вполне симпатично. Но вблизи похожи на крыс.