Дорин Тови - Появление Сесса

Выделялся он среди них еще по одной причине. Он такой любопытный и предприимчивый, что в трехнедельном возрасте ему прищемило хвостик две­рью. И хвост теперь кривоват у основания, а не изог­нут, как положено сиамам. И потому для выставок он не годится, хотя во всем остальном ну прямо-таки идеален. Ну и насколько ей известно, мы предпочи­таем кошек с характером... Честное слово, сказала она, не иначе как судьба. Он просто создан для нас.

Простите, ответила я, но ни у одной из наших кошек ни единого изъяна не было. И обзаводиться котом с искривленным хвостом... И к тому же мы хотим котенка от Валентайна... А раз сейчас это не­возможно, то хотя бы котенка его дочери. Ну, хоро­шо, сказала она, в таком случае нам лучше приехать и сделать выбор. Через две недели они будут уже достаточно взрослыми, чтобы расстаться с матерью.

Мы отправились туда в субботу. Корзинку брать с собой мы не стали. Ведь ехали мы просто посмот­реть их. В гостиную Фэрберов мы вошли, даже не вспомнив о котенке с кривым хвостом... Так догадай­тесь, с кем мы вернулись домой?

Когда мы вошли, котята дочери Валентайна ку­выркались в комнате, словно компания на редкость задорных цирковых клоунов. Котята в угольном сов­ке, котята, прыгающие по креслам и влетающие вверх по шторам...

Сколько раз мы видели такое! В мире нет ничего очаровательнее сиамских котят, и через секунду я уже стояла на коленях в самой их гуще... И увидела прямо перед собой пластмассовый ящик для поездок, а в нем — двух котят постарше. У одного был кривой хвост и вид самый негодующий; другой крепко жму­рил глаз. Вот этого, сказала миссис Фэрбер, указывая на одноглазого, она решила показать нам, на случай, если мы захотим взять котенка сейчас же, а не ждать более юного.

— И поверьте,— сказала она,— когда я его при­несла, у него никакого изъяна не было. Кривохвос-того я посадила с ним, чтобы ему не было скучно. Конечно, мне следовало бы предвидеть. Он ударил его по глазу.

Выяснилось, что кривохвостый — главный заво­дила всех бесчинств. Именно он, сказала миссис Фэрбер, заманивал остальных на карнизы, что для котенка равносильно восхождению на Эверест, а за­тем, когда они безнадежно повисали над бездной, он спрыгивал вниз, бросая их там. Она всякий раз зас­тавала его, когда прибегала к ним на выручку,— круг­лыми глазами он смотрел на них снизу, воплощенная невинность. Однажды, сказала она, он сумел сдви­нуть подпорку, которая поддерживала раму окна в кошачьем домике, и успел выпрыгнуть сам, а тех, кто кинулся за ним, рама чуть было не гильотинировала. А сдвинуть подпорку до тех пор не удавалось не толь­ко ни одному котенку, но и взрослым кошкам.

И его надо поскорее выпустить, добавила она, глядя на ящик. Она посадила их туда, чтобы отделить от младших котят. Но он начинает сердиться, и вот-вот даст братику в другой глаз.

Она открыла дверцу, и он вылетел наружу как атакующий бык в миниатюре. Молнией на кушетку, где принялся валяться, болтая лапами в воздухе и выгибая спину от радости. А услышав мой смех, он вскочил, галопом помчался к краю и уставился на меня. Прямо-таки гипнотизирующими глазами. Они словно впились в мои, как будто он не то читал мои мысли, не то внушал мне свои. Он простоял так нес­колько секунд, потом опустил голову, бросился вбок, кувыркнулся с кушетки и бомбой плюхнулся в гущу юных котят, которые, отчаянным писком призывая Мамочку, прыснули во все стороны. Они играли с шариком, которым Кривохвост тут же и завладел.

— Он любит такие каменные шарики. Они стучат громче, чем целлулоидные,— объяснила миссис Фэр­бер, когда он принялся гонять шарик по всей ком­нате, точно футболист.— Он все время что-то затева­ет, лишь бы оказаться в центре внимания.

Да, он, бесспорно, был наш. Ловко прицелив­шись, загнал шарик под кушетку, и оттуда выскочили три внука Валентайна. Вся компания скрылась под креслом, из-под которого начали высовываться стре­мительные лапки. Шарик выкатился... его втащили назад... раздались звуки отчаянной свалки. И я объ­явила, что мы берем котенка, который выбежит из-под кресла, гоня перед собой шарик. Естественно, я сжульничала. Я ведь знала, кто это будет. Он появил­ся следом за шариком, торжествующе изогнув кривой хвост. Я подхватила его на руки. И вновь встретила пристальный гипнотический взгляд.

—  Добро пожаловать в семью,— сказала я. Между гипнотическими глазами силпойнтский

носишко напомнил нам ягоды канадской ирги — сес-катуна, как ее называют там. Вот почему мы нарекли его Сескатун Сил, а затем сократили это внушитель­ное имя, и он стал зваться Сеска или Сесс.

А тогда миссис Фэрбер повела нас познакомиться с его отцом, на которого, по ее словам, он был очень похож. По пути мы увидели Валентайна, ожца Шеба­лу,— он царственно восседал в своей вольере. Изящ­ный красавец лайлакпойнт — вот от кого его дочка унаследовала свою красоту.

Когда миссис Фэрбер заговорила с ним, он потер­ся о проволочную сетку. У него чудесный характер, сказала его хозяйка. Он позволяет ей входить в воль­еру и трогать его, даже когда он там с кошкой.

А вот Сатурн, сообщила она, подводя нас к другой вольере, из которой на нас с нескрываемым подо­зрением уставился крупный силпойнт, а вот Сатурн, когда у него кошка, превращает свою вольеру в вос­точный сераль. Бросается на сетку, если просто пройти мимо — а вдруг ее намерены похитить? В лю­бое другое время он просто прелесть, но при всем при том — подлинный Тарзан и совсем не похож на Валентайна.

— Посмотрите на их вольеры,— сказала она.— У Валентайна всегда чисто, и я готова в любую минуту показывать ее. Но Сатурн наотрез отказывается ис­пользовать ящик с землей и все время опрыскивает свой домик.

И правда, вольеру Валентайна можно было тут же снять для журнала вроде «Образцового дома», и крас­ка на его домике выглядела совсем новой. Но вольеру Сатурна, казалось, вскопали под картошку, а усердно обрызгиваемая краска пожелтела и лупилась. Словно бы он вывесил объявление: «Это Мой Дом. Вход Вос­прещен!» Мы засмеялись. Да, бесспорно, он лич­ность, сказали мы. Остается только надеяться, что Сеска пошел в него. Я вспомнила это пожелание на следующее утро, когда выяснилось, что и Сесс питает антипатию к ящикам с землей.

Впрочем, тут могла сыграть роль психологическая перегрузка. Мы договорились забрать его вечером — нам надо было побывать в Уотчете, и мы заехали за ним на обратном пути. К тому времени стемнело, корзины мы не взяли, и потому я устроила его у себя под пальто. Ему было тепло, но он нас не знал и перепугался. Он всю дорогу шипел на нас. Такого не

случалось ни с кем из наших прежних котят. Я ска­зала, что характер, надеюсь, у него все-таки хороший. Все дело в темноте, успокоил меня Чарльз. Он пере­пуган, потому что не видит нас, а еще шум мотора и лучи фар встречных машин. И к тому же это дока­зывает, какой он храбрый малыш — ему так страшно, но он не сдается.