Борис Рябинин - Мои друзья

Это было то самое строение, в котором отдыхала наша упряжка, совершившая под водительством Шестакова и Маркова трудный переход от Урала до Москвы. Мы даже нашли следы ее пребывания — фанерный щит с надписью: «Покупайте билеты лотереи Осоавиахима», брошенный в углу.

Сейчас помещение пустовало. Лучшего для наших собак нечего было и желать. Мы решили всех привезенных нами животных перевести туда. Джери я посадил рядом с клеткой Рекса. Сергей Александрович снял с Рекса ошейник, чтобы собака могла чувствовать себя совсем как дома; сделать то же самое со своим Джери я не решился, а даже, наоборот, на всякий случай пристегнул его на цепочку, словно чувствовал, что он еще покажет себя…

Нетрудно представить, что происходило дальше.

Люди ушли. Вдали давно замерли последние звуки шагов, а собаки все еще стояли и напряженно прислушивались: не вернутся ли хозяева? Рексу первому надоело бесполезное ожидание. Бывалый пес, он обладал и достаточным терпением и знанием, что в общем-то ничего страшного не случилось, хотя и приятного тоже нет; надо ждать. Скорбно вздохнув (вы слышали такие вздохи у собаки? Прежде чем лечь, она непременно протяжно вздохнет), он обнюхал свое новое жилище и, обнаружив в углу охапку сена, принялся раскапывать ее лапами. Соорудив подобие гнезда, повернулся несколько раз, как будто желая поймать себя за хвост, и с тяжелым стуком брякнулся — именно брякнулся, а не просто лег. Испустив еще один такой же шумный и протяжный вздох, понюхал последний раз воздух и затих, свернувшись клубком.

Собака не спала, хотя веки были закрыты. Вы знаете, как спит собака: весь ее сон — это сплошная настороженность, чуткость. Она спит урывками. Но особенно настороженна она в чужом месте. Чуть подрагивающие уши говорили о том, что Рекс хотя и лежит с закрытыми глазами, но в действительности не спит и слушает, терпеливо ожидая, не застучит ли входная дверь, не раздастся ли громкий голос хозяина. Рекс жил у Сергея Александровича, и тот являлся для него хозяином.

Совсем по-другому вел себя Джери. Джери даже не пожелал лечь и продолжал оставаться на ногах.

За свою тысячелетнюю историю собака приобрела необыкновенную привязанность к своему другу — человеку. Это у нее в крови. Она чувствует себя глубоко несчастной, осиротевшей, оставшись одна хотя бы даже не на долгий срок. Известно немало случаев, когда собаки подыхали от тоски по любимому хозяину.

Нечто подобное испытывал в этот момент мой Джери. Он не хотел — нет, не мог мириться с тем, что остался без меня, что хозяин его куда-то ушел, а его бросил на произвол судьбы. Зная его характер и повадки, я могу совершенно отчетливо представить его поведение.

Тщательно обнюхав все углы, пес поскреб лапой каждое показавшееся ему более или менее податливым место, расшвырял во все стороны сено и даже вырыл в земляном полу глубокую яму. Но все было прочно: фундамент здания врыт глубоко в землю, дерево крепко, брусья, массивны и скреплены железными скобами.

Оставалась только дверь, но и она была затянута толстой проволочной сеткой.

Нажав плечом на дверь, Джери заметил, что она закрывается неплотно. Тогда он бросился на нее грудью. Дверь затрещала, но устояла.

Дог бился с полчаса, стараясь ее проломить. Дверь скрипела, дрожала от ударов, сетка выгибалась и звенела, но одолеть ее ему так и не удалось.

Тогда дог переменил тактику. Уцепившись клыками за железную планку в притворе, он изо всех сил рванул ее и выдрал вместе с гвоздями. Обнажился брус. Джери принялся ожесточенно грызть его. Устав грызть, стал скрести лапами, отдирая тупыми крючковатыми когтями стружку и щепки.

День давно погас, в помещении стало темно. Рекс дремал, а неугомонный Джери все еще упорно сражался с дверью.

Наконец устал и он. Уткнувшись носом в исцарапанный угол, пес немного полежал, потом встал, обнюхал свою темницу вновь со всех сторон и вдруг ринулся на ненавистную дверь. Впившись клыками в сетку, он мотался из стороны в сторону, стараясь тяжестью своего четырехпудового тела порвать проволоку. Раздался треск…

Утром, захватив ведерко с кормом, мы пошли проведать наших животных. Звонкий лай овчарки и басистое рыкание дога приветствовали наше появление.

Рекс нетерпеливо прыгал в своей клетке и громким лаем и визгом старался привлечь внимание своего хозяина.

Джери же… Дверь его клетки была невероятно изуродована, изорванная, смятая сетка скомкана в бесформенный металлический клубок, и в проломе торжественно, как картина в раме, красовался стоящий Джери; голова и передние лапы были в коридоре, а хвост и зад в клетке. Умильно помахивая хвостом, он так тянулся вперед, что цепь и ошейник врезались глубоко в шею.

— Ну и ну… — только и смог промолвить Сергей Александрович.

Я вывел дога из клетки и лишь тогда заметил глубокую рану на его задней ноге. Очевидно, пес поранился о проволоку, продираясь через пролом. Сгоряча он не обращал на нее внимания и вьюном носился около меня, но, когда порыв восторга стих, начал осторожно зализывать рану, чуть касаясь языком и вздрагивая каждый раз при прикосновении к ней.

Это было очень-очень неприятно. «Как Джери в таком виде покажется на выставке?» — думал я. Сергей Александрович разделял мои опасения.

Оставлять собаку в карантине больше было нельзя. Джери уже достаточно доказал, что, привыкнув повсюду следовать за мною, он не хочет отстать от меня и здесь. Рану промыли, перевязали, и Джери целый день следовал за мной по пятам. Он сделался раздражительным и недоверчивым, перестал подпускать ко мне незнакомых людей, да и на знакомых косился.

Вечером ему отвели новое помещение. Рядом с питомником, прямо под открытым небом, стояло на низменной луговине какое-то дощатое сооружение наподобие громадного ящика с дверью, но без крышки, сделанное из прочного кровельного теса. Этот «особняк» как нельзя лучше подходил для непоседливого Джери. Натаскав сена и покрыв сверху один угол «особняка» листом фанеры на случай дождя, собаку водворили в ее новое жилище. Дверь я прикрутил цепью столь основательно, что открыть ее или сломать запор дог никак не мог.

Стемнело. Перед сном мы решили еще раз взглянуть на Джери. Как-то он чувствует себя там? Пришли и глазам не поверили: пес уже успел прогрызть в дощатой стенке здоровенную дыру и, просунув в нее голову и одну лапу, силился протолкнуться весь.

Я не знал, ругать мне своего упрямого, вольнолюбивого пса или, наоборот, восхищаться его упорством и настойчивостью.

— Лев, а не собака! — восторженно повторял Сергей Александрович, больше всего ценивший в собаках их силу и верность. — Как хотите, а меня такое упрямство трогает!