В стране ваи-ваи - Николас Гэппи

Жена Чарли кивнула, потом, вспомнив что-то, показала на свой передничек и на набедренную повязку Уильяма и махнула рукой: они, мол, совершенно голые. Коснулась его косички и опустила руку ниже колена: у них очень длинные косы.

Эндрью, отошедший было в сторону, вернулся к нам.

— Знаете почему у них длинные косы, мистер Гэппи? Чтобы можно было подвесить головы всех убитых врагов. Я сам это видел, когда был на Мапуэре с доктором Холденом.

Попросив его переводить, я развернул свои немногочисленные и весьма ненадежные карты и стал читать надписи. Жапи, тукан, маопитьян, чируэ… Никто из них не слыхал о таких племенах. Тогда я перечислил племена, которые называл мне Эндрью: шиллиау, калавиан, катавиан, аика, арека, повисиан. Лишь самое последнее было им знакомо. Уильям произнес неизменное «кириванхи», но ведь Эндрью и доктор Холден еле ноги унесли от повисианов! Может быть, существуют два различных племени, которые называются одинаково. Тут каждое племя именует себя по-своему, независимо от того, как его называют соседи; таким образом, одно и то же племя может иметь несколько названий, и наоборот. Это вносит неразбериху и сильно затрудняет сбор сведений.

— Кашима? — спросил я. (Так миссионеры назвали Большую деревню, предположительно находящуюся на бразильской территории.)

— Далеко, далеко отсюда, — ответил Уильям, однако его слова не убедили меня: Кашима очень легко могла оказаться мифом…

А тонайены, «водяные» индейцы?

Уильям кивнул, название «тонайены» было ему знакомо, но он ничего не мог рассказать о них. Зато с загоревшимися глазами старик заговорил о другой достопримечательности: совсем недалеко, на Мапуэре, есть деревня, населенная одними женщинами.

По племени женщин-воинов, которых Орельяна видел в 1542 году в устье Тромбетас, получила свое название Амазонка. Мапуэра — приток Тромбетас… Неужели я встречу амазонок, добьюсь успеха там, где всех остальных путешественников неизменно постигала неудача?!

Нет, скорее всего старик угощает меня сказками…

А где на Мапуэре живут ваи-ваи?

Туда много недель пути, вниз по реке, до притока, который называется Яимо.

На моих картах такого названия не было, зато был помечен приток Барракуши. Но это название было незнакомо Уильяму.

А фишкалиена? Они обитают ниже вай-вай. Мавайяны? Эти живут на реке Ороко'орин.

С тех самых пор, как я наткнулся в отчете Бразильской пограничной комиссии на слово «мавайян», оно не давало мне покоя: откуда я его знаю? И тут вдруг меня осенило: в 1728 году один священник-иезуит, патер Франциско де Сан Манчос, издал записки о своем путешествии в район, омываемый Тромбетас. Ему рассказали, в частности, о племени майояна́ науку; предполагалось, что оно обитает в глубинных районах бассейна Тромбетас, на реке Урукурин. Может быть, мавайяны и есть майояна́? После патера Франциско, по моим сведениям, никто о них не упоминал, и реки Урукурин на моей карте не было. Похоже, эта тонкая нить, протянувшаяся из мглы далекого прошлого, поможет мне в моих поисках.

Я спросил Уильяма, хочет ли он пойти со мной. У него даже голос задрожал от радости. Ну конечно же! И его сын Фоньюве тоже очень хочет пойти: он там родился, его мать — она уже умерла — была мавайянка. Он до сих пор помнит язык мавайянов.

Важная новость! Но это еще не значит, что мы в самом деле увидим мавайянов, к тому же Фоньюве человек непростой, с ним трудно сговориться.

Я продолжал перечислять названия племен: апини-вау, билоку, пирикиту — никакого впечатления. Все же я уходил от Уильяма с таким чувством, что к туманным сведениям, которыми я располагал об ожидавшем меня крае, добавилось что-то существенное.

Несколько часов спустя вернулся с охоты Гебриэл, неся большого пекари. Одновременно явился Эока и сообщил, что совсем близко убил тапира. Весь поселок ликовал, когда принесли разделанную тушу; собаки рвались с привязи и жалобно скулили, почуяв запах свежатины.

Все, даже самые маленькие, получили свою долю. Голову тапира — она похожа на свиную — водрузили на колоду. А мистер Ливитт выменял за горсть бисера ногу весом около девяти килограммов.

Маваша́ вооружился кухонным ножом и срезал большой кусок белого сала. Отойдя в сторону, он расчесал свои длинные — до пояса — густые волосы и тщательно смазал их. Когда волосы заблестели как атлас, он обмотал их бечевкой, так что получилась коса, и просунул ее конец в бамбуковую трубочку, увешанную птичьими шкурками. Выпрямившись, Маваша поймал мой взгляд и просиял от удовольствия, что я его вижу таким нарядным.

С наступлением сумерек лагерь погрузился в глубокий сон: ваи-ваи съели всего тапира — девяносто килограммов мяса! Я понял, почему в лесу им не хватало пищи!

Накануне миссионер любезно обещал помочь мне расплатиться с моими шестью носильщиками, так чтобы не получилось никаких недоразумений.

— Самое главное, — объяснил он, — быть с ними предельно честным и точным. Подсчитайте в их присутствии, сколько вы им должны, и уплатите все сполна. Объясните точно, за что платите. Я всегда плачу один доллар в день, товарами, разумеется. Молодежь, вроде Манаки и Якоты, получает по семидесяти пяти центов. Намеренно произвожу подсчеты в долларах, пусть поймут, что такое деньги.

Сегодня мистер Ливитт появился в дверях своей кухни довольно поздно. Он посмотрел на ожидающих его индейцев, затем, спускаясь по ступенькам, указал в небо на точку, где часом раньше стояло солнце. Я сообразил — миссионер предлагает носильщикам прийти завтра. Он объяснил, что находится в молитвенном настроении и собирается остаток дня посвятить богу. А ваи-ваи могут и подождать.

В первый момент я опешил, но, подумав, решил, что миссионер поступает так неспроста: он хотел задержать индейцев в миссии, надеясь усилить свое влияние на них. Пока они чувствовали себя совершенно независимо, думали только о том, чтобы получить расчет и торопились домой.

На следующий день мистер Ливитт появился точно в условленный час.

Толпа восхищенно вздохнула, когда открыли первый из моих трех мешочков с бисером. Послышался взволнованный гул, затем наступила тишина. Какое богатство! Подумать только! Даже те, кому ничего не причиталось, побросали свои дела и примчались к миссии; дети остались без присмотра, а собаки без корма. Мешок золотых монет, рассыпанный на мостовой Уолл-стрита, произвел бы, вероятно, такое же впечатление.

Я отмерял плату чайными ложками (бисер был очень мелкий) и чувствовал себя Маммоной[25]. Десятки глаз следили не отрываясь, как льются красные, белые и голубые стеклянные струйки в фунтик из пальмового листа, зажатый в дрожащей руке получателя.

— Не забудьте, — вмешался мистер Ливитт, — учесть стоимость доставки товаров сюда. Здесь цены несколько выше.

Я собирался платить ваи-ваи, исходя из той цены, которую уплатил сам,