Андрей Скалон - Живые деньги

— В раскольницкое зимовье, — кашлянув, подсказал Пикалов.

— Говорят, есть на Фартовом ручье избушка. Не знаю, худая, не знаю, целая еще?

— Хорошо на Нерке, — вздохнул пасечник. — Бывал. Надо на геологический барак рассчитывать. Ночевал я в нем.

— Слышал я про этот барак. Да не сильно верю, казенку строят. Вот если балашовские избушки целы…

— Сгнить уж должны. Я-то в них когда еще зимовал, парнем был молодым. Тебе надо на геологический барак держать. Все же там партия стояла. Орлов еще зимовал у них, когда они хозяйство оставляли там. А балашовским избушкам — им сто лет в субботу. Разговоры от них одни остались.

— Ты мне вот лучше скажи, — повернул разговор Арканя. — Если от Предела, от хребта, значит, взять нашу сторону, то Фартовый — это будет направо, так? А который левый — это будет Малый Верблюд, а за ним Большой Верблюд? Так или нет?

— Если от Предела? — пасечник задумался. — Нет, не так. Значит, направо будет Большой Верблюд, потом Малый Верблюд. А Фартовый упадет налево. Вот как получается. Верблюды пойдут направо, а Фартовый — налево.

— Ну как же так? — удивился Арканя, хорошо знавший карту и начавший всю эту географию, чтобы поближе подвести пасечника к разговору.

— Да уж так! И перетакивать тебе не приходится, если я там с Колей Макандиным зиму зимовал.

— Дак ты не обижайся, а давай разберемся.

— Об чем речь, я без обиды.

— Он без обиды, Арканя, ты это не смотри. Вот по стакашу мы сейчас придавим, и все путя нам откроются. Скрозъ пойдем!

— Значит, налево будет Фартовый, направо — Верблюды пойдут?

— Кто прав?

— Обои правы, — засмеялся Арканя, — ты же против меня сидишь. Это у тебя какая рука? Левая?

— Левая.

— А у меня — правая.

— Во, паря, мужики! Во, деревня бестолковая! — засмеялся пасечник.

Засмеялся и Арканя. Пикалов суетливо заглядывал то одному в глаза, то другому, весело ему было с хорошим разговором.

— В общем, значит, не держать особую надежду на балашовские избушки? Твой такой совет?

— Да ведь что я тебе скажу. Сколько лет я там не был! Пойти-то бы пошел — помню хорошо. А сказать — что скажу? Вот Ухалов, Петр Панфилович, тот везде бывал, и там был. Вот с кем поговорить! Только он тебе тайгу не откроет, камень. Заготавливали они прошлый год там северного оленя. Пятнадцать голов с Мишей Ельменовым забили и вывезли. Вот тебе и дело с концами. А что остальным охотникам ни одной лицензии не досталось — это их не касается. И моё — моё, и твоё — моё! Понял? На вертолете залетали. Промхоз платил. На вертолете — не на ногах, куда хочешь можно залететь, хоть к черту на рога.

— Обыкновенно, средство транспорта. В других промхозах вертолеты небось нанимают, бригады забрасывать. — Арканя засмеялся.

— Средствие, говоришь? Для Ухалова средствие, а для меня, значит, не средствие? Я от этого без ног оставайся? Справедливо получается?

— Про справедливость я молчу. Каждому свой интерес. Кто успел, тот и съел, как говорится. Я квартиру получал. Мне следующий дом дожидаться надо, а голова на что? Председатель профкома комбинатский у меня на кухне неделю бюллетенил. Баба только мелькала в магазин. Поддавали. Ящик водки и ящик портвейного — квартира моя. Надо по современности соображать. Ухалову вертолет, лицензии, а вам фиг с маслом! Так они, наверно, и план кинули промхозу, и мясом по губам помазали в домашнем обиходе. Всем и хорошо.

— Черт с ним, с Ухаловым. Жизнь у него так в деньги и ушла, у Петра-то у Ухалова.

— Зря ты на него говоришь. Сумел человек — сразу завидовать. Деньги у него, конечно, есть, — возразил Пикалов, уважавший богатых людей. — Но и большого ума мужик, не отымешь. Большого. Он и в промхозе умеет — на хорошем счету, передовик, и в газетке про него писали, фотографию помещали.

— Вот именно, — подчеркнул Арканя. — Вот то-то и оно.

— Эва! — согласился пасечник. — Так-то если смотреть — оно все правильно. А уж только ни я, ни ты, да никакой самостоятельный охотник в соседи к нему не согласится идти. Так?

— Значит, было раньше на Фартовом, а теперь нет, — вернулся Арканя к интересовавшей его теме.

— Все там было. Там, может, скит был! — Пикалов даже обернулся, сказав про скит, будто опасаясь подслуха. — В общем, поселение у них там целое было.

— Раньше ведь большими селами в тайге не жили, — сказал пасечник.Большие села были трактовые, на больших пашнях да на приисках, где промышленность развивалась. А глубинку осваивали заимками, починками. Три семьи живут, у них и пашни на три семьи, и сена — на своих коров, они и перебиваются с пасеки на скот, со скота на охоту. Тайга, она — мать, если с умом брать! Орехи те же, ягоды.

— Это так тоже нельзя рассуждать, — уперся Пикалов, — кого же тогда в колхозы организовы-вать? Пока Петька до Ваньки добежит, распоряжение принесет! А электричество? По всей тайге линии гнать прикажешь? И пользы от них государству никакой, сидят, самогонку варят! А тут, допустим, ЛЭП для них ведут! Понимать надо, линия-то! Я работал, знаю…

— Долдон ты, Пикалов, долдон! Столбов, видишь ли, пожалел, линий! А откуда обозы в город шли по зимникам? А пушнина? С малых поселений, отвечу тебе! Это же ресурс для снабжения строек и промышленности!

— Частью ты прав, а частью опять же нет, — мотнул Пикалов головой.Ресурс, это и мы понимать можем, в тайге сена на десяток коров любая полянка даст, это ладно. Но ведь ты продавать хочешь, за что же тебе тогда пенсия, если у тебя личная собственность?

— Это кто же личная собственность? Своими руками если? А! Пенсия! Дети были у каждого заместо твоей пенсии, понял? Да с тобой, с дураком, чего спорить!

— Спорить и не надо, одно другому не мешает, — вмешался Арканя. — Можно бы и пенсию, и детей, и пасеку, и колхоз, и технику. Тайгу осваивать надо. Мне вот, например, это до фонаря. Я приехал, взял что хотел, — и Арканей звали. Но общую пользу я понимаю — осваивать надо. Тут одно к одному получается. Летом — пашня, скот, сено, ягоды; зимой — охота. Осенью твоя баба корову продаст, поросенка. А если пять продаст? Это сколько денег в семью?

— Что ему доказывать. Вот Балашовых взять, правда, они здоровые были, как лоси, за ними не всякий утянется. Но в чем дело все — в том, что тайга твоя, и без тебя в нее никто не пойдет, не нарушит. Занимались они как раз этой тайгой на Нерке. На Фартовом у них базовое зимовье было. Далеко, туда никто не ходил, а им спокойнее. Обстроились, и в такие концы — все пешками! Идут, посвистывают. Плашник* у них был хороший. Избушки-ночевки, в каждой продукты заготовлены. Они не таскали на спине, заранее завозили. Котомочка маленькая у него. Пришел — все готово. Обсушился, пушнину обработал, поел, на лыжи — и дальше. На Фартовом и на Нерке стояли у них базовые зимовья. На Верблюдах, между прочим, круга тоже были налажены. — Пасечник чертил толстым ногтем по иссеченной и изрезанной доске верстака. — Они и за Предел ходили. И там, говорят, тоже круга имели. Во, сколь тайги обрабатывали. Из наших мужиков тоже сильные охотники были, но за этими лосями не утягивались. Походили-походили по балашовским местам и отстали, уж сильно далеко. Ведь вот соболя в те поры кончили в тайге, а Балашовы приносили. И воровского заведения не было, чтобы куда-нибудь налево пускать. В Центросоюз, в Заготконтору, всегда сдавали государству. А теперь и люди специальные появились — скупать стали. Испортился народ. Контора тебе сколько дает? А скупщик?.. Вот то и оно. Да сразу на лапу, чистыми! Государству урон получается, скупщики барыши между собой делят, а охотник поеживатца — сёдни не посодят, завтре заберут. И куда денесся — рад бы сдать, дак ведь против живых денег не поплывешь!