Юрий Сергеев - Повести

Они были, как в бреду, почти не спали, обгорели и обветрились. Опомнились только на четвёртый день, когда разыскал Татьяну завгар из конторы, обеспокоенный пропажей "уазика".

Он осуждающе покачал головой, увидел их спящих, как малые дети, под трепещущим на ветру тентом, у машины, занесённой по ступицы песком. Разбудил.

— Татьяна Сергеевна! Начальник управления с ума сходит, обзвонил все края, не может вас найти.

— Плевать! Александр Степанович, плевать мне на всё, — туманно повела она вокруг взглядом. — Я баба. Женщина! Понимаешь?! На, выпей шампанского и прости…

За эти три дня я готова на десять лет тюрьмы, и муж знает мой грех. Он забудет, простит. Люблю вот этого геолога с облупленным носом, люблю давно, нарожаю от него кучу детей, и не будет меня счастливей.

Завгар непонимающе уставился на неё, выпил полбутылки теплого вина, сладко икнул от газов и закурил.

— А и правда, шут вас, баб, поймёт. Неземные вы все, чокнутые. Это надо же! Мужа позабыть, швырнуть квартальный отчёт под вагончик и пропасть с любовником на казённой машине. Лихо! Не всякий мужик посмеет. Я бы не посмел.

— Степаныч! Не опошляй, — откинув голову, задумалась Татьяна. — Мне любовник — муж, Сёмка — муж от Бога, а может быть, и от чёрта. По глупости изменила ему телесно, а вот духовно не смогла. Понял, Степаныч? Завгар отодвинулся от неё, отмахнулся:

— Ты что, Сергеевна? Да это — дело житейское, не судья я вам.

— Вот и не лезь в душу, — помрачнела Татьяна, — не лезь. Мне и так тошно. У меня сейчас одна радость, вот он.

— Ну ладно, я поехал. Что же сказать в управлении? Где ты?

— Разве не видишь? На шестом участке. Трассу веду Бухара — Урал. Господи-и-и, — она вдруг всхлипнула, бросилась в воду и поплыла.

— Совсем чокнулась, — обеспокоено присел на песок завгар. — Довёл ты её, парень, до ручки. Такая праведная была, что не приведи Бог! Крутит всем производством, если честно признаться, боюсь её больше начальника. И вот тебе на… Сорвалась. Тебя-то откуда принесло на нашу голову?

— Из Якутии.

— М-м-да-а… Далековато занесло. От холодов решил пригреться под её бочком?

— Погреться можно, отчего не погреться. Такое солнце у вас. Только не в этом дело. Глупо у нас всё сложилось. Вроде бы и любим друг друга, а разъехались, встретились через десять лет. Как теперь перешагнуть через её детей?

— М-м-да-а… Ну, я поехал. На шестом так на шестом, так и скажу. Гляди, чтоб не утонула, голову за неё свернем.

— Не утонет.

— М-м-да-а… Ну, артисты! В кино б показали, в жисть не поверил. Извиняй, парень, что помешал. Работа, сам знаешь, а завгар — пёс цепной. Не полаешь — не поедешь. Завидки берут. Неужто она и вправду есть, эта самая любовь? А? Мне вот девка лет тридцать назад подвернулась, и живу тихо-мирно. Но, чтоб вот так обезуметь?

Бросьте всё, начните заново, и впрямь она тебе детей нарожает, баба здоровая, не нужно будет хорониться от людей.

— А её дети? Зачем я им нужен? У них есть отец. Но и самому счастья хочется. Разве я виноват, что никто мне не нравится, кроме неё? Видеть бы её каждый день, ласкать наших детей, садиться за один стол. Вот это счастье. Понимаешь?

— Чёрт вас поймёт. Хы! Надо же! Вот это кренделя-я-я… Как в сказке. Машину мне не угробьте. Дунете на ней аж в ту Якутию — и поминай, как звали. С вас всё может статься, сами, как дети малые. Плесни мне ещё винца на посошок, шофёр вон заждался у базы отдыха, — выпил из початой бутылки, утёр губы рукавом и поднялся, — сегодня бабку буду терзать, любит она меня или нет.

Ехали назад долго и молча. Таня загрустила, поблекла, сонно клевала носом за баранкой. На окраине города вдруг загнала машину в густые заросли саксаула.

— Выходи быстрей, такая музыка! — В «уазике» из приемника вырвался на волю просторный и бушующий вальс.

— Я плохо танцую, — неловко перебирал ногами Семён.

— Ничего, я научу, плавнее, мягче. Вот так. Когда музыка кончилась, она вжалась в него, вздрагивая, и тихо простонала:

— Мой! Ты мой, слышишь?! Сёмка-а-а… Неужто ты уедешь и всё пойдёт по-старому? Нет! Не хочу! Не хочу! Пожалей ты меня, прости за всё, забудь? Не могу я всю жизнь быть одна. Тошно-о… Ох, тошно, миленький. Как же это так? Почему ты молчишь?

Вернись, будем всегда вместе. В этой пустыне или в твоей тайге, но будем жить вместе. У нас слишком мало времени, чтобы тянуть дальше, нам уже под тридцать, мы прошли половину своей жизни.

Сёма… Почему ты молчишь? Ведь, вижу, что ты казнишься, мучишься. Только решай сразу. Поехали в мой постылый вагончик, мне всё равно, что скажут соседи.

— Нет, только не это. Я не могу туда. Лучше вернёмся на озеро.

— Мне подруга оставила ключ от квартиры, сама и отпуске, едем!

Семён попытался отговориться, но Таня уже гнала машину по улицам и затормозила у нового пятиэтажною дома. Семён вылез на хрустящий песок, прошёлся до лавочки и устало сел. Городок засыпал. Таня пошла к нему от машины, но вдруг послышался детский крик:

— Мамка-а-а! Мамка-а!

Семён оглянулся и увидел, как от идущего по дороге мужчины оторвались девочка лет девяти и пятилетний карапуз, он упал, ушибся, вскочил и снова побежал с плачем, догоняя сестру.

— Све-е-тка! Светка, подожди! Мамка, мне ножке больно…

Они повисли на Тане, что-то щебеча и целуя её. Ковалёв встал и медленно пошёл к гостинице. Сзади доплыл мужской обеспокоенный голос:

— Танюш, обыскались мы тебя… Почудилось Семёну, что опять он ворует чужих карасей.

10

И всё-таки, в артель Ковалёв попал не случайно. "Когда ученик готов — приходит учитель". Покорил его Влас характером, независимостью и свободой. Да и надо было куда-то скрыться от самого себя, от своих бед и неудач, от озера Дуда-Кюль и воспоминаний.

Если до отпуска он прятался в суете производства, то, после встречи с Таней, привычная работа не могла угомонить взбунтовавшуюся и растерянную перепутьем натуру.

Он не выбирал, он помнил её наказ не выбирать. Он метался между глазами её детей и глазами Тани. Они прожигали насквозь, они молили быть мудрым и справедливым, они ничего не прощали и ни на что не надеялись. Они просто смотрели.

Где же истина? Как не солгать и тем и другим? Не выкручиваться, не выбирать, не осчастливить милостыней. Надо было решать окончательно и бесповоротно. Надо было покончить с раздвоением, найти силы определиться. Беспощадный выбор.

Не боялся он семейных тягот, не сомневался в человеке, который его дважды обманул. Вспомнил Семён брата Витьку, выросшего без отца. И понял, что дети никогда не простят ни ему, ни ей этого поступка. Нашёл в себе силы сказать — нет.