Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

Семья пребывала в движении. Социолог между 1949 и 1951 годом изучил в Дармштадте тысячу семей. Четверть из них демонстрировала “сильное доминирование мужчины”, но еще четверть имела тенденцию к равенству; остальные располагались в промежутке. Все больше детей выбирали свою профессию самостоятельно или посоветовавшись с родителями. Как рассказала исследователю молодая студентка, ее воспитывали в “определенной независимости”. Ее отец настаивал на том, что “ей нужно получить собственный опыт. Так она лучше всему научится”39. Вернувшиеся с войны солдаты с головой погрузились в семейную жизнь. Перед войной, по словам одного из бывших военнопленных, он хотел, чтобы его старший сын был “жестким, как кожа, и твердым, как крупповская сталь”. Но теперь, в 1951 году, он видел в нем “мягкого, мечтательного и музыкально одаренного мальчика”, и это было к лучшему. У него сложились “близкие отношения со своими детьми”, и он активно интересовался их талантами и образованием. Он дорожил их совместными экскурсиями, когда дети показывали ему каждый новый цветок и животное. В семье ремесленника ребенок называл родителей по именам и ему разрешалось приводить домой друзей. Семья “отвергала любую форму строгого авторитета и слепого повиновения” и вместо этого хотела развить “определенную… и независимую личность”40. Телесные наказания не исчезли, но их стало меньше, и все больше родителей чувствовали себя плохо, применяя их.

Но продвижение таких демократических идеалов остановилось, столкнувшись с куда глубже укорененными гендерными ролями. Открытие заботливого отца мало что дало всем тем матерям, которые продолжали выполнять основную часть работы по дому и заботиться о престарелых родителях и собственных детях. Только в 1959 году Конституционный суд лишил отцов права последнего слова в вопросах образования детей. Но многие другие виды неравенства сохранились. Аборты был разрешены лишь при определенных обстоятельствах и продолжали оставаться незаконными в Федеративной Республике после провала попытки реформы в 1976 году, в то время как ГДР уже смягчила правила и (в 1972 году) аборты легализовала41. Отцы охотнее вкладывались в образование сыновей, нежели дочерей, которые должны были обзавестись мужем-добытчиком. Все больше женщин собиралось работать – 4,8 миллиона в 1950 году; 6,2 миллиона к 1957-му, а к 1961 году каждая третья замужняя женщина имела оплачиваемую работу, хотя многие из этих работ были подработками в магазинах и сфере услуг.

В 1960 году женский журнал Constanze назвал работу с занятостью на неполный рабочий день лучшим способом сохранить молодость. Если изначально поиск оплачиваемой работы был мотивирован нуждой или желанием иметь хотя бы небольшие, но собственные деньги, то теперь женщины – в том числе замужние – все чаще рассматривали работу как шанс выйти в мир и развить свою личность42. В 1966 году в официальном докладе правительства о положении женщин по-прежнему предполагалось, что дети и домашнее хозяйство, естественно, являются женскими обязанностями. В то же время он признавал растущее разнообразие ролей женщин и привлекательность профессиональной работы для “самореализации” и “ощущения выполнения квалифицированной работы”; для обоснования этого там даже приводилась цитата из французской феминистки Симоны де Бовуар. Чтобы разобраться с этими конкурирующими побуждениями, чиновники обратились к трехэтапному жизненному циклу, при котором женщины возвращаются к работе после того, как вырастили своих малышей. Эта модель, однако, не была чем-то исключительно немецким, а стала международной модой, вдохновленной шведскими и австро-британскими учеными-социологами Альвой Мюрдаль и Виолой Кляйн43.

Отношение к парам в гражданском браке и матерям-одиночкам становилось все более терпимым. Война оставила после себя вдов, сирот и урезанные семьи с неженатыми партнерами – так называемые “дядюшкины браки”, – которые бросали вызов идеалу “полной семьи” (Vollfamilie); связав себя узами брака, такие пары лишились бы одной из двух пенсий. Изменения в сексуальных практиках происходили уже за десять лет до того, как в начале 1960-х годов в Германии появились противозачаточные таблетки; первоначально их назначали только замужним женщинам, у которых уже есть несколько детей. Когда Аденауэр атаковал “герра [Вилли] Брандта по прозвищу Фрам” во время предвыборной кампании в 1961 году, указав на то, что политик SPD родился вне брака, это имело неприятные последствия и в итоге нанесло вред старому канцлеру, а не Брандту. Даже в сельской местности люди перестали следовать католическому учению о сексе как продолжении рода. “А если мы любим друг друга, что тогда?” – спросила исследователя женщина из рабочего класса в 1962 году. “Это не может быть грехом”, – согласился ее муж. Женщины считали “абсолютной дерзостью”, когда священники останавливали матерей с единственным ребенком на улице, желая знать: “А когда у вас появится маленький братик или сестренка?” Женщины-католички переставали ходить в церковь, чтобы избежать исповеди44.

Продвижение к большему равенству на работе и в семье было шагом вперед, но не более того. В 1965 году женщины составляли лишь 7 % всех делегатов парламента. В том году вдвое больше мужчин заявили, что будут скорее недовольны, чем счастливы, если женщина станет политически активной; примечательным образом многие женщины согласились45.

Либерализм и его границы

К середине 1960-х годов западные немцы обосновались в доме демократии. Экономическое чудо помогло в этом. В 1963 году 62 % считали, что именно сейчас страна переживает лучшие времена, и только 10 и 16 % все еще испытывали ностальгию по годам правления Гитлера до войны или годам правления кайзера (42 и 45 % в 1951 году). В 1967 году 74 % называли демократию лучшей формой правления, и только 4 % полагали, что другая система может быть лучше; не определились 22 %. Один за другим опросы показывали, что западные немцы все больше интересуются политикой и все больше знают о ней. В 1960-е годы явка на национальных выборах достигла 88 %. К концу 1950-х годов в воспитании детей независимость и свобода воли считались более важными, чем послушание и почтительность. Социальное доверие тоже росло, хотя и с очень низкого уровня; в 1948 году только 8 % полагали, что большинству людей можно доверять, в 1967 году – 26 %46.

В 1947 году, за два года до принятия Основного закона, Дольф Штернбергер, ученик Карла Ясперса и влиятельный политический мыслитель и писатель, писал, что идея “отечества реализуется лишь в его свободной конституции – не только в письменной форме, но и в живой конституции, которую все граждане… ежедневно разделяют и культивируют сами”47. В 1970-е годы эта идея стала известна как “конституционный патриотизм”. Однако то, что наполняло большинство людей гордостью, – это сила немецкой марки, а не политическая система. Несмотря на множество дискуссионных клубов, немцы продолжали бороться с плюрализмом идей и интересов,