Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро

скромного многоквартирного дома в восточной части Пекина, в районе, который недавно был застроен. Прежде чем отправиться к Ли Шусянь, мы заехали в магазин отеля «Куньлунь», купили пару бутылок белого вина «Династия» и «Великая стена», большую коробку шоколадных конфет и печенье. Гао принес из дома упаковку со свиным фаршем для пельменей.

В квартире, помимо Ли Шусянь в кухонном фартуке, мы застали госпожу Го, которая тоже хлопотала на кухне, и ее мужа, помогавшего ей. Вскоре приехала жена Лу Синя, и не успела хозяйка приступить к лепке пельменей, как на пороге появились босс Гао, господин Ма Ляньюй и его жена Хуан Цзямин с огромным арбузом в руках.

Дом вдовы состоял из трех комнат, не считая маленькой прихожей и крохотной ванной, небольшой кухни с выходом во внутренний дворик, тесной гардеробной и гостиной с террасой, выходящей во второй дворик. Меня проводили в большую комнату, служившую приемной, где стояли голубая кровать, два кресла по обе стороны от столика с лампой, напротив – диван, а у единственного окна – письменный стол со стулом. Между диваном и кроватью притулился телевизор, накрытый кружевной салфеткой. Над изголовьем кровати висел цветной портрет Чжоу Эньлая, а на соседней стене – фотография в рамке, запечатлевшая ее и Пу И в подъезде их старого дома на улице Дунгуаньинь. Снаружи, во дворе, ребятня из соседних домов весело палила новогодними хлопушками, и праздничное настроение витало в воздухе.

В тесной квартирке яблоку негде было упасть: пальто гостей сложили стопкой на стуле в пустой комнате. Я заглянул на кухню: миссис Го с мужем готовили курицу и жарили яйца, сваренные заранее. В маленьких черных кастрюльках они тушили овощи, каракатицу и свинину.

Но главным ритуалом была лепка пельменей. В какой-то момент в гостиную внесли круглый стол, который позже должны были накрыть к ужину. Все женщины, включая вдову, принялись месить тесто, раскатывая его в длинные жгуты толщиной с палец, а затем нарезая их на кусочки, как при лепке пельменей. Маленькими скалками кружочки теста раскатывали в тонкие лепешки, на которые ловко клали начинку. Вскоре и нас всех пригласили помочь, а вдова взялась обучить меня искусству лепки пельменей, которые так любил Пу И.

У всех получалось ловко и быстро, только я возился, вызывая всеобщий смех. Время от времени с улицы доносились хлопки петард, которыми баловались мальчишки. От веселья и вина у нас порозовели щеки. Казалось, пиршество будет длиться вечно, и все в один голос твердили, что такого особенного новогоднего вечера еще не было. Впервые после смерти Пу И мадам принимала гостей. И впервые за много лет она так торжественно отмечала Новый год.

Заняв почетное место рядом с ней, я вынужден был терпеть ее любезное внимание на протяжении всего ужина. Она то и дело подкладывала мне в тарелку еду палочками, интересуясь, нравится ли мне угощение. Конечно, я отвечал благодарным жестом, и тогда она с готовностью вновь наполняла мою тарелку. Однако, когда она отвлекалась на других гостей, я перекладывал все в тарелку Лу Синя, который сидел рядом со мной. Впрочем, уловка была тщетной: заметив, что тарелка опустела, она с радостью накладывала добавку. Наконец, в половине девятого, что по китайским меркам считается очень поздним часом, ужин подошел к концу. Последний тост, ганбэй, был провозглашен за остатками вина, и после многократных и весьма продолжительных рукопожатий мы распрощались.

В тот день Ли Шусянь подарила мне свой памятный альбом со всеми фотографиями, на которых она была запечатлена с Пу И. Другие снимки были помещены под стекло, служившее столешницей. Из ящика она извлекла слегка помятый конверт с воспоминаниями о Маньчжоу-го. Там же покоилась фотография Тан Юлин[252], все еще завернутая в тонкую папиросную бумагу, источавшую едва уловимый аромат духов.

Затем она взяла кисть, развела на камне тушь и начертала в моем блокноте следующую фразу: «Господин Мадаро брал у меня интервью в Пекине в день лунного Нового года, 7 февраля 1989 года. Ли Шусянь». В завершение она поставила свою печать.

Третья встреча, ознаменовавшая окончание интервью, состоялась 14 февраля в моем гостиничном номере. Рядом с ней неизменно находилась госпожа Го, которая, к слову, вынуждена была повторять ей вопросы, поскольку у Лу Шисянь несколько ухудшился слух. Я настаивал, чтобы Гао говорил громче, но тщетно: она заявила, что так будет лучше.

После интервью мы отправились обедать в обычный кантонский ресторан, где она с превеликим удовольствием вновь и вновь подкладывала мне еду палочками, словно беспокоясь о том, чтобы я был сыт, и неустанно следила за моим стаканом, готовая наполнить его пивом.

Продолжительная беседа позволила мне собрать огромное количество сведений, большая часть которых ранее нигде не публиковалась. Я осознал, что автобиографию, послужившую основой для последующих жизнеописаний, можно считать отправной точкой исследования, но отнюдь не его завершением. Ли Шусянь развеяла многие мои сомнения, прояснила неясные моменты и открыла секреты, скрытые на протяжении долгих лет.

История Пу И должна быть пересмотрена и вписана в тот исторический контекст, который ее породил. Вдова императора, беседуя со мной о фильме Бернардо Бертолуччи, сказала: «Я не согласна с портретом моего мужа, представленным в картине. Не оспаривая художественную выразительность, я разочарована тем, насколько он далек от реальности. Многое в фильме является плодом воображения режиссера или автора биографии, которой он вдохновлялся. Некоторые сцены рассчитаны на западную аудиторию и не отражают действительности».

Интервью с вдовой подводит итог этим критическим замечаниям, добавляя еще одно: о недостатке внимания к последнему периоду жизни Пу И, который Ли Шусянь считала особенно показательным и раскрывающим его настоящую сущность. Но к каким источникам мог обратиться Бертолуччи, если автобиография и биография заканчиваются на моменте тюремного освобождения?

Знаменитая автобиография впервые была опубликована в Пекине в 1964 году на китайском языке, разделенная на три тома под общим названием «Wo-ti Chien Pan-sheng» (позже переизданная как «Wo de qian bansheng»[253] в транслитерации на пиньинь). Примечательно, что автор подписался своим императорским и династическим именем Цин Сюаньтун. Почему, ведь это имя не использовалось с 1924 года, и во всех документах он фигурировал под светским именем Айсин-Гиоро Пу И – именем, которое он официально носил до трех лет, до восшествия на престол Поднебесной?

Также были напечатаны три издания этой работы на иностранных языках: два на английском в переводе У. Дж. Ф. Дженнера и одно на японском. Последнее, что еще более загадочно, вышло за подписью Цин Сюаньтун Айсин-Гиоро Пу И, используя двойное имя – императорское