Георг Борн - Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1

— Итак, вы затеяли этот маскарад для того, чтобы пробраться в Блоа к несчастной узнице. Это радует меня, — сказала королева-мать. — И, разумеется, вы сообщите мне много новостей, любезный герцог. Когда человек вынужден жить так уединенно, как я, то, естественно, бывает особенно рад встретить посланца из внешнего мира.

— Рассказать вам много новостей, ваше величество, я вряд ли смогу, — отвечал герцог, — но, то, что я намерен передать вам, крайне важно! Вас ждут в Ангулеме для того, чтобы начать открытую войну; там собралось более тысячи человек нашей знати, недовольство которой достигло крайних пределов с тех пор, как Люинь начал вести себя с такой оскорбительной гордостью и занял при короле такое высокое место. Вокруг Ангулема рассеяно до шести тысяч приверженцев недовольных дворян, всадников и оруженосцев. Они ждут только знака, чтобы восстать. Число их удвоится, если вы явитесь на юг.

При этой вести темные глаза королевы-матери загорелись огнем надежды, торжествующая улыбка появилась на ее губах. В эту минуту она почувствовала, что власть ее еще не потеряна, несмотря на то, что она в заточении.

— Значит, они готовятся к серьезной борьбе? — спросила она.

— Приготовления уже окончены, ваше величество, а борьба начнется, как только вы подадите к этому знак.

— То есть, как я должна понимать вас, герцог?

— Ваше появление в Ангулеме будет равносильно поднятию знамени борьбы, ваше присутствие гарантирует делу недовольных значение и победу…

— Вы говорите о кровопролитной борьбе, которую мать должна вести против сына…

— Не с сыном, ваше величество, а только с его любимцами и советниками, и лишь ровно настолько, насколько ваш сын воевал против приверженцев матери, приказав казнить многих из них.

— Для того, чтобы решиться на это, герцог, мне нужно преодолеть в себе многое! Кроме того, ведь я теперь не более, чем узница.

— В эту ночь, ваше величество, люди преданные вам решились пожертвовать жизнью ради тою, чтобы освободить вас и доставить в Ангулем.

— Что за отчаянно смелый план! — вскричала Мария Медичи.

— Да, и он удастся! Он должен удаться! Я пришел, чтобы переговорить о деталях сегодняшней ночи и оставаться в вашем распоряжении.

— Как! Вы предлагаете мне бежать, и даже в эту же ночь! Но ведь она скоро пройдет уже!

— Все приготовлено к вашему отъезду, ваше величество! Через час после полуночи я явлюсь в моем экипаже, окруженном толпой ваших приверженцев. Вы и герцогиня Бретейльская окажете нам милость сесть в этот экипаж. Невдалеке от Блоа нас ожидает отряд, который способен отразить натиск преследователей. Мы поедем в Ангулем как можно быстрее и незаметнее. Сменные лошади иуду? ждать нас в назначенных местах.

— Вижу, что все продумано и подготовлено прекрасно, любезный герцог, но главное, как мне кажется, в там, что из этого замка невозможно выбраться.

— Перед этим нам отступать не следует, ваше величество!

— А между тем, это просто невозможно, мой верный герцог! Вы, вероятно, заметили караулы, которые расставлены здесь повсюду, и, разумеется, знаете шевалье д'Альберта. Но вам и в голову не может прийти, до чего доходит усердие этого тюремщика! Он спит в комнате, через которую необходимо пройти, чтобы добраться к выходу из замка.

— Да, это весьма важно, — задумчиво проговорил д'Эпернон, — над этим надо поразмыслить! Применить открытое насилие и устранить часовых и шевалье д'Альберта весьма нетрудно, но хотелось бы избежать этого, так как возникает опасность немедленной погони. Если бы нам удалось незаметно выбраться из замка, мы выжрали бы несколько часов и к утру оказались бы не менее чем в двухстах милях от Блоа. В этом случае догнать нас было бы уже невозможно.

— Все ваши расчеты совершенно верны, герцог, они продуманы совершенно спокойно и здраво. Но в них все-таки упущены из виду замок и шевалье.

— Нет, и относительно них у меня есть план! — внезапно воодушевляясь, вскричал д'Эпернон. — Вопрос лишь в том, — герцог невольно запнулся, — найдет ли ваше величество этот путь достойным своей великой особы.

— Как бы ни был труден этот путь, герцог, но если он ведет к свободе и отмщению, я не отступлю от него.

— В таком случае, ваше величество, единственный выход, который возможен для вас, — это то окно, которое выходит в парк. В той уединенной и пустынной части замка нет часовых, и шевалье под ним тоже не спит.

— Это правда, дорогой герцог, и я согласна на ваше предложение.

— Такой трудный способ бегства только подтвердит, что я была здесь узницей, что меня держали в тюрьме, из которой я, королева-мать, могла выбраться лишь постыдным путем через окно! После этого уже никто не станет сомневаться…

— Да, это возмутит всех и призовет к оружию, чтобы положить конец всем этим гнусностям, — подтвердил д'Эпернон.

— Но прежде всего нам следует окончательно успокоить моего тюремщика, а для этого соблюсти все предосторожности, — сказала Мария Медичи. — Доиграйте роль маэстро Амати до конца. Возьмите с собой для виду вот эти рисунки.

— После полуночи с экипажем и его конвоем я буду стоять под деревьями в парке. Убедившись, что вокруг все спокойно, я подойду к тому окну. Маркиза дождется меня у окна, известит вас о моем приходе и поможет вашему величеству взобраться на него. Я буду ждать под окном и попрошу оказать мне милость проводить вас до экипажа.

— Вы настолько же умнейший, насколько благороднейший и преданнейший дворянин королевства, герцог д'Эпернон! Клянусь, что я никогда не забуду того, что вы для меня сделали. Будьте счастливы!

— Сегодня в первом часу ночи я надеюсь сопровождать ваше величество на пути в Ангулем, где с нетерпением ожидают вас все преданные вам люди, — сказал д'Эпернон, заканчивая разговор.

Он опять вошел в роль художника Амати, взял сверток с рисунками и почтительнейше склонился перед королевой. Мария Медичи чрезвычайно благосклонно протянула ему руку. Он поднес ее к губам и вышел.

Шевалье д'Альберт стоял в прихожей замка и с видимым нетерпением ожидал возвращения незнакомого живописца. Наконец тот вышел со свитком рисунков в руках, раскланялся с шевалье и исчез под порталом замка.

Вскоре после того лакеи внесли вечернюю закуску в покои королевы-матери, которая обыкновенно ужинала с герцогиней Бретейльской, сидя у камина.

В одиннадцатом часу фрейлина, подчиняясь установленному свыше распорядку, пришла сообщить шевалье, что королева желает отправиться в свою спальню. Это означало, что прислуга могла тушить огни, запирать двери и расходиться спать.

Когда герцогиня Бретейльская заперла, как обычно, дверь в свою комнату и в покои королевы-матери, шевалье д'Альберт ушел к себе и улегся в постель.