Фредерик Марриет - Многосказочный паша

— Да будут прокляты собаки, предсказавшие мне прошедшей ночью это злосчастное повеление! О, если бы они попались мне теперь в руки! — воскликнул Юсуф. — Ведь только что заикнулись об этом, окаянные, гляди, оно и случилось!

Между тем как Юсуф унывал над своим бурдюком, подошло к нему несколько других водоносов, которые стали утешать его на манер друзей Иова.

— Нечего печалиться тебе, — говорил один. — Ты в один день зарабатываешь столько, сколько не заработать нам и в пять, притом же у тебя нет ни детей, ни жены. Пожалей вот обо мне бедном: у меня жена, дети, и прежде чем пройдут эти три дня, они уже умрут с голода.

Другой говорил:

— Мужайся, Юсуф! Пройдут эти три дня, и тогда, пропостившись это время, ты с большим удовольствием примешься и за свой кебаб и за свое вино.

— Притом, — прибавил третий, — не забудь, Юсуф, 'слов пророка, который наложил проклятие на души и тела тех, кто беспрестанно напивается.

Эти увещания до того взбесили его, что он уже готов был излить свой гнев на зубоскалов. Однако скрепился, гневно повернулся к ним спиной, поднял свой пустой бурдюк и тихими шагами пошел к мечети Зобеида, проклиная дорогой всех муссульских купцов до пятнадцатого колена. Проходя мимо большой бани, Юсуф повстречался с одним из банщиков, который был ему знаком. Тот, видя, что он не в духе, спросил о причине его горести.

— По милости нашего безжалостного халифа я лишен занятий на целые три дня; он угрожает повесить того из водоносов, который осмелится явиться с водой на базар. Ты знаешь, приятель, что я не имел никогда привычки откладывать на завтра ни одного гроша, и теперь мне придется голодать целые три дня и не промочить горла ни каплей вина.

— Которое ты так часто распивал со мной, — прервал банщик. — Долг платежом красен; теперь, если угодно, я разделю с тобой свою работу; она не требует ничего, кроме силы, а в ней у тебя, хвала Аллаху, нет недостатка. Тебе ничего не стоит взять в руки волосяной мешок и кусок мыла и тереть и выправлять тела правоверных. Твои здоровые мускулистые руки очень способны вертеть и ломать члены. Пойдем, ты поработаешь у нас три дня, а там, пожалуйста, займись своим прежним ремеслом.

— Твои утешительные слова глубоко проникли в мое сердце, — отвечал Юсуф. — Я иду за тобой.

Банщик ввел его в баню, велел раздеться, подвязал ему передник и снабдил мешком, тремя бритвами, пемзой для стирания мозолей на ногах, волосяным мешком и губкой. После чего он ввел Юсуфа в отделение, где, находилась горячая вода, и велел ему ждать, пока кто-нибудь его не потребует.

Юсуф не долго сидел на мраморной скамейке бани; его позвали к одному хаджи, на котором было столько грязи и пыли, как будто он только что воротился из долгого странствования.

Юсуф с рвением принялся за работу. Одной рукой схватил хаджи, другой раздевал, потом стал работать бритвой на его голове. Хаджи восхищался ловкостью и проворством своего банщика.

Выбрив голову так гладко, как только позволяла ему тупая бритва, Юсуф намыливал и растирал кожу пилигрима, пока она не заблестела, как спина ворона. После чего он обсушил хаджи, потом вскочил к нему на спину, мял и коверкал, ломал члены, стряхивал и вытягивал все суставы, которые трещали под его руками, как снопы риса на огне. Бедный хаджи старанием нашего водоноса почти превратился в мумию, и, собрав последние силы, закричал:

— Довольно, довольно! Именем Аллаха, я совсем мертв, я едва дышу!

Проговорив эти слова, бедный хаджи упал почти без чувств. Юсуф очень испугался. Он поднял пилигрима, окатил его теплой водой, вытер, положил на софу и закутал в простыню. Хаджи погрузился в тихий сон и проснулся через полчаса столь свежим и переродившимся, что не узнавал сам себя.

Юсуф сказал:

— Хаджи, вы обязаны этим моему искусству.

Хаджи опустил руку в карман, вынул три драхмы и вручил их удивленному такой щедростью Юсуфу. Хаджи еще раз поблагодарил и вышел.

Обрадованный столь счастливым началом, Юсуф продолжал свои занятия с такой же ревностью и своим искусством освежал и оживлял всякую новую жертву. Когда наступило время вечерней молитвы, он, перемыв до полудюжины правоверных и получив за то шесть драхм, решился в этот раз повеселиться вдоволь.

Выйдя из бани и одевшись, отправился он домой, взял глиняную кружку, блюдо и короб и поспешил на базар, где купил часть мяса, которое отнес к лучшему в округе повару, потом набрал вина, восковых свечей и цветов, фисташек, сушеных плодов, хлеба и масла для ламп.

Закупив все это, отправился он к повару, где нашел свое мясо на блюде, превращенное в прекрасный кебаб. Заплатив повару и уложив говядину в короб, он в раздумье о своем счастье спешил через мост Тигра домой. Придя, он прибрал комнату, вынул лучшие платья, засветил лампы и, распорядившись со столом, поджал ноги и воскликнул, опоражнивая чарку:

— Черт возьми, как я счастлив! Однако, несмотря на то, все таки да будут прокляты муссульские купцы с их зловещими предсказаниями! Аллах, направь толы ко их шаги сюда, больше ничего не желаю.

Тут Менунн прервал свой рассказ и сказал:

— Не довольно ли на сегодня, потому что рассказ о Юсуфе-водоносе я не могу передать Вашему Благополучию за один вечер?!

Хотя пашу очень занимал этот рассказ, но он и сам уже немного утомился.

— Быть по твоему, — сказал он. — Ну, Мустафа, позаботься о том, чтобы караван отправился не прежде, чем я услышу конец повести.

— Он подождет, Ваше Благополучие, — отвечал Мустафа. И все на этот вечер разошлись.

— Что там у вас? — спросил паша Мустафу, который утром следующего дня с примерным терпением слушал доводы одного просителя.

— О, мудрый властитель правоверных! Здесь идет спор о деньгах. Эти два человека выдают себя за проводников одного франка, путешествующего по нашей империи. Одного из них он нанял в проводники, но так как тот плохо знал дорогу, то и пригласил с собой другого. Теперь у них идет спор о дележе денег, находящихся вот в этом мешке.

— Ты говоришь, нанятый проводник не знал дороги?

— Точно так, — отвечал Мустафа.

— Поэтому какой же он был проводник, и заслуживает ли хоть один обол? Другой был взят в сообщество?

— Слова Вашего Благополучия — снова самой истины.

— Следовательно, и он не может назваться проводником, поэтому ни один из них не имеет права на эти деньги. Клянусь бородой пророка, что не стоит утруждать правосудие и держать диван для таких глупых просьб. Вели деньги раздать бедным, а каждому из просителей дать по пятидесяти ударов по пяткам. Такова моя воля!

— Баллах таиб! Не может быть решения мудрейшего! — воскликнул Мустафа, когда просители были выведены.