Цикл романов "Анжелика" Компиляция. Книги 1-13" (СИ) - Голон Серж

Его тонкая шея вздрагивала от едва сдерживаемых рыданий.

— Почему же ты помешала мне увезти его, пока было время? — с упреком спросил он Анжелику. — Почему мне нельзя вернуться и расправиться с этими негодяями!

Размахивая шпагой, он завершил свою тираду дерзкими словами:

— Бог не должен допускать подобные преступления. Я больше не буду молиться ему!

— Не кощунствуй, Флоримон, — строго сказала она. — Твой бунт бесплоден. Следуй мудрому совету твоего отца, который просит нас не переносить на эту землю наши старые распри. Проклинать прошлое, ворошить давнишние ошибки, значит, служить злу больше, чем добру. Надо смотреть вперед. «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов», — говорится в Священном писании. Разве ты не понял, Флоримон, что наша встреча сегодня — это чудо. Я никак не должна была быть здесь: смерть подстерегала меня сотни раз…

Задрожав, он пристально посмотрел на нее своими прекрасными черными глазами, сверкавшими пламенем юности.

— Мамочка, это немыслимо. Ты не можешь умереть.

Бросившись на колени, он обнял ее и склонил голову ей на плечо.

— Мамочка, дорогая, ты будешь жить вечно, иначе быть не может.

Она ласково улыбнулась юному гиганту. Будучи выше матери на несколько дюймов, он все еще был ребенком, нуждающимся в ее присутствии, в том, чтобы она направляла, утешала и даже бранила его.

Она погладила его гладкий лоб, лохматую, черную как смоль голову.

— Ты знаешь, позапрошлой ночью в лагере родился мальчик, которого назвали Шарлем-Анри. Как знать, не вернулась ли к нам вместе с ним детская душа твоего бедного братика. Со временем ты бы мог многому научить этого ребенка.

Флоримон задумался, нахмурив брови.

— Да, я действительно уже знаю кое-что, — сказал он со вздохом человека, которому трудно решить, с чего начать обучение своего подопечного. — Вся эта малышня, привезенная вами сюда, только и знает, что бормочет библейские тексты. Им нужна хорошая выучка. Готов побиться об заклад, что они не отличат кварц от полевого шпата и ничего не смыслят в охоте. Правда, Кантор?

Не дождавшись ответа от замечтавшегося над своей гитарой брата, он стал рассказывать матери, как юные европейцы осваивают навыки, необходимые для жизни в условиях дикой природы. Они научились у своих индейских приятелей бесшумно подкрадываться по сухим лесным листьям к пугливой норке, скользить, как тень, между деревьями, маскироваться в шкуры убитых животных и имитировать голоса живых зверей, чтобы заманивать их в западню; все это было очень увлекательно, и каждый получал вознаграждение за свою ловкость, причем индейцы, которые впитывают бескорыстие с молоком матери, всегда делятся с менее удачливыми соплеменниками. Братья научились попадать из лука в летящую стрелу. Но самая интересная охота бывает зимой, когда окоченевшие от мороза крупные звери на каждому шагу увязают в снегу, и охотники, легко и бесшумно передвигаясь на коротких индейских лыжах, без труда приближаются к ним и стреляют наверняка.

В рыбной ловле с гарпуном они преуспели не меньше, чем в стрельбе из лука. Даже отец признает это. Надо не только пронзить рыбу гарпуном, но и нырнуть в ледяную воду, чтобы вытащить добычу на берег. Вот когда чувствуешь, что такое настоящая жизнь! Прекрасные пловцы, они не боятся пускать свои легкие пироги из березовой коры по самым бурным потокам. Не хочется уступать лососям, хотя те способны даже подниматься вверх по водопаду.

— А я-то воображала, что вы все в чернилах сидите, высунув языки, и набираетесь ума в Гарвардском колледже.

Флоримон вздохнул.

— И это тоже.

Действительно, часть года они проводили в стенах знаменитого колледжа. На каждого ученика там приходится больше преподавателей, чем в самом Париже. В развитии образования — главный шанс Америки, а территория Мэн является лидером нового континента в этой области. Естественно, что Флоримон постарался стать первым в математике и естественных науках. Но по-настоящему он жил здесь, в лесу, и вот, наконец, отец согласился взять их с собой в экспедицию. Хорошо бы добраться до зеленых Аппалачских гор, где охотятся на черного медведя, а может быть, и дальше, до Страны Великих Озер, где берет начало сам Отец Рек.

— Говорят, что у вас в Мэне тоже много озер?

— Пфф, мы их называем прудами. Только в замшелой Европе могут рассказывать байки о том, что за Онтарио в Мэне насчитывается пять тысяч озер. Нет, их пятьдесят тысяч, а наш Гудзон больше вашего знаменитого Средиземного моря.

— Похоже, ты хочешь стать лесным охотником, как Кроули или Перро…

— Мне очень хочется, но пока мне до них очень далеко. Отец все время напоминает нам, что в наше время надо учиться намного больше, чем раньше, чтобы проникнуть в тайны природы.

— А Кантор разделяет твои вкусы? — спросила Анжелика.

— Конечно, — самоуверенно заявил Флоримон, не давая слова младшему брату, который только пожал плечами. — Конечно… Например, он гораздо сильнее меня в «игре на волнах», правда, он и начал раньше меня. Практиковаться в морском деле он тоже начал раньше. А я обучился на корабле искусству обдирать себе пальцы при завязывании морского узла, но, правда, и правилам пользования секстантом для измерения пройденного расстояния по Полярной звезде и по солнцу. — Он захлебывался от наплыва мыслей.

Кантор улыбнулся, но ничего не сказал.

Непосредственность Флоримона развеяла неловкость, возникшую после долгих лет разлуки. Он с детства был с матерью на «ты», и между ними сразу же восстановилась надежная и нежная дружба тяжелых прошлых дней.

Сложнее было восстановить контакт с Кантором. Они расстались, когда он был совсем маленьким, но уже замкнутым ребенком; теперь перед ней сидел крепкий, самобытный подросток, который долгие годы не испытывал на себе женского влияния.

— А ты, Кантор, что-нибудь помнишь О своем детстве?

Кантор смущенно потупился и грациозным жестом взял аккорд на гитаре.

— Я помню Барбу, — сказал он. — Почему она не приехала с вами?

Усилием всей своей воли Анжелике удалось не выдать охватившее ее волнение. На этот раз ей не хватит смелости сказать им всю правду.

— Барба ушла от меня. Маленьких детей в доме больше не было. Она вернулась к себе в деревню и вышла замуж…

— Тем лучше, — сказал Флоримон. — Все равно она относилась бы к нам, как к детям, хотя мы давно уже выросли из пеленок. И потом, в такой экспедиции как наша, не стоит отягощаться присутствием женщин.

Зрачки его зеленых глаз расширились, он явно отважился задать матери самый главный вопрос:

— Мама, — спросил он, — готовы ли вы всегда и во всем повиноваться нашему отцу?

Хотя вопрос был задан несколько жестким тоном, Анжелика не удивилась.

— Конечно, — ответила она, — ваш отец — мой супруг, и я буду во всем подчиняться его воле.

— Дело в том, что в сегодняшнем эпизоде вы не проявили особой покорности. Наш отец — человек сильной воли, и он не любит мятежей. Поэтому мы опасаемся, Флоримон и я, что все это кончится плохо и вы снова покинете нас.

Услышав этот упрек, Анжелика чуть не залилась краской, но предпочла не оправдываться перед сыновьями, а объяснить им причины своего поступка.

— Ваш отец вообразил себе, будто я вас совсем не люблю, никогда не любила. Разве я могла не взорваться? Вместо того, чтоб успокоить мое материнское сердце, он скрыл от меня, что вы живы. Признаться, от неожиданности я просто потеряла голову. Я рассердилась на него за то, что он позволил мне страдать, когда довольно было одного слова, чтобы успокоить меня. Но теперь вам нечего бояться. Мы с вашим отцом знаем: есть нечто такое, что связывает нас навек и не может быть нарушено случайной ссорой. Отныне ничто не разлучит нас.

— Значит, вы любите его?

— Люблю ли я его! Дети, это единственный мужчина, который всегда был мне дорог, который пленил мое сердце. Долгие годы я считала, что он умер. Мне пришлось в одиночку бороться за свою и вашу жизнь. Оплакивать его я не переставала никогда. Вы верите мне?