Папирус. Изобретение книг в Древнем мире - Ирене Вальехо

В артериях Александрии бурлили энергичные религиозные группировки (иудеи, язычники, христиане – последние, в свою очередь, делились на враждующие течения: никейцы, ариане, оригенисты, монофизиты и прочие). Они часто нападали на противников и образовывали подобия военных союзов – в самых разных комбинациях. Однако жизнь не ограничивалась хаосом, яростью и неразберихой. В обстановке всеобщего насилия зрели важные исторические перемены. В начале века император Константин узаконил христианство, а в 391 году император Феодосий издал ряд указов, запрещавших языческие жертвоприношения и предписывавших закрытие главных капищ. За несколько головокружительных десятилетий угнетаемые и угнетатели поменялись местами. Все изменилось: государство обратилось в новую веру и ополчилось против язычества.

Мусейон и дочерняя библиотека в Серапеуме не остались в стороне от религиозных баталий. Оба учреждения играли роль святилищ, а библиотекари были жрецами. Они составляли thíaso, сообщество служителей муз – девяти богинь-покровительниц творчества. Их рабочий день протекал среди статуй божеств, алтарей и прочих символов языческого культа, потому что Птолемеи следовали древней восточной традиции хранить книги внутри храмов. Библиотекам, созданным в эпоху расцвета языческой культуры, нелегко было существовать при новом режиме.

Серапеум – храм Зевса Сераписа, – в котором располагалась вторая библиотека, был одной из архитектурных жемчужин Александрии. В элегантных двориках с портиками, под взглядами искусно изваянных богов, в окружении произведений искусства и старомодной роскоши встречались и молились язычники, чье время безвозвратно уходило. Словно ветераны забытой войны, они сходились туда ворчать и лелеять тоску по прошлому, которое – как и во все времена – было безусловно лучше настоящего.

В 391 году всему этому пришел конец.

Епископ Феофил, духовный лидер александрийской христианской общины, рьяно взялся за исполнение указов Феодосия. Отряды ревнителей веры приступили к преследованию язычников. Воздух был наэлектризован ненавистью и паническим cтрaхом. В минуту предельного напряжения разразился роковой скандал. При ремонте одной базилики, возведенной на руинах храма бога Митры, обнаружились некие предметы, использовавшиеся в мистериях. Патриарх Феофил приказал устроить процессию в центре города для публичного поношения атрибутов тайного культа. Можно легко представить себе эффект от этой процессии, если вспомнить, что провокационная прогулка Ариэля Шарона по Храмовой горе каких-то двадцать лет назад привела ко Второй интифаде. Александрийские язычники – в первую очередь, согласно источникам, философы, – увидев, как их веру оскверняют и втаптывают в грязь, яростно напали на христиан. По улицам потекли реки крови. Страшась кары, мятежники бросились к Серапеуму и забаррикадировались внутри храмового комплекса. По пути им удалось захватить несколько заложников-христиан, которых они заставили преклонить колени перед старыми богами, оказавшимися вне закона. Толпа, вооруженная топорами, тем временем пыталась штурмовать храм.

Осада продлилась несколько напряженных дней. Вопреки всем ожиданиям, резни избежали. Пришла весть об императорской воле: признать мучениками христиан, павших в ходе беспорядков, помиловать мятежников и покончить с изображениями божеств в Серапеуме, как того требовал новый закон. Римский отряд и подкрепление в виде воинственных монахов-анахоретов, прибывших из пустыни, ворвались в святилище и разбили на мелкие куски знаменитую статую Сераписа, сделанную из мрамора, слоновой кости и золота. Беснующаяся толпа перетащила фрагменты статуи в театр, где они были преданы огню. Храм Сераписа подвергся полному разорению. На его месте выстроили христианскую церковь.

Уничтожение храма и статуи Сераписа глубоко возмутило египетских язычников, даже не слишком верующих. Произошло нечто ужасное, нечто большее, чем осквернение древней святыни и гибель ценной коллекции книг. Это был окончательный коллективный приговор. Люди поняли, что их, вместе с их веселым многобожием, страстью к философии и классическим наследием, спихнули на обочину Истории.

Голос одного из этих людей, оставшихся не у дел, учителя и поэта по имени Паллад, и сегодня волнует нас. Паллад жил в Александрии на рубеже IV и V веков. Чувство отчуждения ясно отражено в его эпиграммах – примерно ста пятидесяти, – входящих в «Палатинскую антологию». Ему выпало видеть, как город, задуманный Александром Македонским как сплав Востока и Запада, раздирают кровавые беспорядки и нетерпимость. Видеть позор побежденных богов. Быть свидетелем разрушения Библиотеки и зверского убийства Гипатии, которую в стихах он называет «чистейшей звездой мудрости». Знать о вторжении гуннов и захвате Рима варварами-германцами. Читая Паллада сегодня, не устаешь поражаться современнейшему апокалиптическому тону. После разрушения Серапеума он написал безутешное стихотворение, известное как «Призраки»: «Мне кажется, давно мы, греки, умерли, / Давно живем, как призраки несчастные, / И сон свой принимая за действительность. / А может быть, мы живы, только жизнь мертва?»

Последним обитателем Мусейона был математик, астроном и музыкант Теон, он жил там во второй половине IV века. Трудно вообразить, что оставалось тогда от былой славы, но Теон попытался спасти хотя бы осколки. Чураясь ожесточенных уличных боев и вражды сект, он предпочитал высчитывать даты солнечных и лунных затмений и выверять новое издание «Элементов» Евклида. Свою дочь Гипатию – ее имя означает «величайшая» – воспитал в духе науки и философии, как мужчину. Она работала с отцом и, по мнению современников, во многом затмила его.

Гипатия решила посвятить жизнь исследованиям и преподаванию. Она не желала выходить замуж – скорее всего, из страха лишиться независимости, а не из любви к целомудрию, как намекают источники. Ее труды, за исключением крошечных фрагментов, утрачены, но мы знаем, что она занималась геометрией, алгеброй и астрономией. Вокруг нее собралась небольшая группа учеников, многие из которых заняли впоследствии важные посты в Египте. Ставя разум превыше всего – и пребывая в шорах аристократических предрассудков, – она не принимала в свой круг людей низших сословий, не способных постичь ее сложных доктрин. Все указывает на то, что Гипатия, поддерживая классовое разделение, была веротерпима. Она не участвовала в обрядах и просто считала политеизм частью своей – греческой – культурной среды. В числе ее учеников были христиане – двое даже стали епископами, например Синезий Киренский, – а также язычники и адепты философского атеизма. Гипатия старалась их сдружить. Однако наступала, к несчастью, одна из тех эпох, когда люди умеренные, предпочитающие спокойные размышления, примирители – в общем, те, кого радикалы называют «ни нашим, ни вашим», – становятся легкой мишенью, ведь за них, как правило, никто не идет в огонь.

До самой кончины Гипатия жила по собственным правилам, наслаждалась вызывающей свободой. В юности отличалась редкостной красотой и твердыми убеждениями насчет мужчин. Рассказывают, что один безумно влюбленный ученик сделал ей предложение. Гипатия, последовательница Платона и Плотина, пояснила, что ее влечет лишь возвышенный мир идей, но никак не низкие и пошлые удовольствия вещного мира. Однако поклонник не отставал, и она придумала необычный – шокирующий –