Эмма Орци - Возвращение рыцаря

— Я должна предупредить вас, гражданка, — сказала она, — что по приказанию тюремного начальства обязана обыскать вас, прежде чем вы увидитесь с заключенным.

Все это она проговорила, как заученный урок; но ее темные глаза смотрели почти ласково, невольно избегая, однако, встречаться со взглядом Маргариты.

— Обыскать меня? — медленно повторила та, стараясь вникнуть в смысл сказанного.

— Да, — ответила женщина, — вы должны снять платье, чтобы я могла хорошенько осмотреть его. Раньше, когда посетителей пускали в тюрьму, мне частенько приходилось заниматься этим; так уж вы лучше и не пробуйте меня обмануть. Я отлично умею находить в нижних юбках бумагу, проволоку или веревки. Ну же, гражданка! Чем скорее вы все это проделаете, тем скорее увидитесь с заключенным.

Возмущаясь в душе, гордая леди Блейкни вынуждена была покориться, понимая, что никакие протесты не помогут. Равнодушно следила она, как грубые руки шарили в карманах ее платья, как достали и положили на стол стальную проволоку и маленький кинжал; как пересчитали золотые монеты в ее кошельке и снова положили их обратно. Убедившись, что на Маргарите ничего больше не было спрятано, женщина помогла ей одеться и отворила дверь, позади которой терпеливо ждал Шовелен. Не заметив на бледном лице Маргариты следов перенесенных унижений, он вопросительно взглянул на женщину.

— Две проволоки, кинжал и кошелек с двадцатью луидорами, — коротко ответила та.

Спокойно выслушав этот доклад, как будто он вовсе его не интересовал, Шовелен так же спокойно сказал Маргарите:

— Сюда, гражданка!

Леди Блейкни последовала за ним и через минуту очутилась перед тяжелой, обитой железом, дверью с маленьким решетчатым окошечком.

— Здесь! — просто сказал Шовелен.

Два национальных гвардейца стояли на часах у самой двери; двое других ходили взад и вперед по коридору и остановились, когда Шовелен назвал себя и показал официальный трехцветный шарф. Сквозь решетчатое окошечко на Шовелена и Маргариту кто-то внимательно посмотрел.

— Кто там? — спросили из камеры.

Гражданин Шовелен из Комитета общественного спасения, — последовал быстрый ответ.

Послышались звон оружия, стук отодвигаемых засовов, звук ключа в замке, и дверь тяжело повернулась на петлях.

Поднявшись на две ступеньки, Маргарита вошла в дежурную комнату, ярко освещенную стенными лампами; этот свет так поразил ее после полутемного коридора, что она принуждена была в первую минуту закрыть глаза. Душный воздух был полон табачного дыма, запаха вина и еды. Над дверью было большое решетчатое окно, выходившее в коридор. Комната была полна солдат; они сидели или стояли, некоторые лежали на циновках и, по-видимому, спали. Один из них был, очевидно, старшим между ними, так как по одному его слову утих царивший в комнате шум, после чего солдат вежливо обратился к Маргарите:

— Пожалуйте сюда, гражданка!

Подойдя к большому отверстию в стене налево, представлявшему собой дверь, хотя сама она была снята с петель, он отодвинул загораживающий дверной проем тяжелый железный засов, жестом приглашая Маргариту пройти дальше. Она инстинктивно оглянулась на Шовелена, но тот уже исчез.

Глава 5

Вероятно, сердце солдата, пропустившего Маргариту в камеру, еще не совсем огрубело, и ему стало жаль красивой молодой женщины, но, как только Маргарита переступила порог камеры, гвардеец снова опустил засов и сам замер возле него на часах, повернувшись спиной в ту сторону, где находился заключенный.

После ярко освещенной дежурной комнаты камера казалась почти темной, и Маргарита сначала ничего не увидела. Сделав несколько шагов вперед, она при свете стоявшей на столе маленькой лампы различила другой стол, два стула и небольшую, но, по-видимому, удобную походную кровать. У стола, положив голову на протянутую левую руку, сидел сэр Перси. Маргарита не вскрикнула, даже не вздрогнула. Призвав на помощь свое мужество, она неслышно подошла к нему и, опустившись на колено, благоговейно прижалась губами к бессильно свесившейся руке.

Сэр Перси вздрогнул и, приподняв голову, быстро прошептал:

— Говорю вам, что не знаю, а если бы знал…

В этот момент Маргарита, обняв его за шею, положила голову ему на грудь.

Тогда, медленно повернув к ней голову, Блейкни взглянул ей прямо в лицо покрасневшими глазами и проговорил:

— Моя дорогая, любимая, я знал, что ты придешь.

Он сжал жену в своих объятиях, и, когда она снова взглянула на него, ей показалось, что состояние, в котором он ей представился в первую минуту, было лишь плодом ее собственной тревоги за любимого человека, что теперь в его жилах по-прежнему течет горячая кровь, а благородное сердце, как прежде, полно жажды самопожертвования.

— Перси, — нежно произнесла она, — нам нельзя долго быть вместе. Твои палачи думают, что мои слезы окажут свое влияние там, где их дьявольские выдумки потерпели поражение.

В глубоких синих глазах Перси сверкнул прежний веселый огонек, когда он снова заговорил.

— Дорогая моя женушка, — сказал он с напускной веселостью, хотя его голос дрожал от сдержанной страсти, — как плохо они нас знают, не правда ли? Но ты со своей чудной, мужественной душой обманешь все ухищрения сатаны и его приспешников.

Закрой глаза, моя радость, иначе я сойду с ума, если буду смотреть в них.

Он смотрел на жену и, казалось, действительно не мог налюбоваться ее глазами, в которых читалась вся ее горячая любовь к нему, и хотя ему самому грозила смертельная опасность, однако Маргарита никогда не чувствовала себя такой счастливой, никогда не видела его так безраздельно принадлежавшим ей, как в данный момент.

— Ты мое сердце! — произнес он с легким вздохом. — До твоего прихода я чувствовал себя чертовски усталым, а теперь… Какое счастье, что эти животные разрешили мне побриться! Я ни за что не хотел бы показаться тебе с выросшей в течение недели бородой, и с помощью подкупов и обещаний мне удалось добиться брадобрея; самому же мне не позволяют взять в руки бритву — боятся, как бы я не перерезал себе горло. Однако большей частью я так хочу спать, что мне не до того, чтобы думать об этом.

— Перси! — с нежным упреком воскликнула Маргарита.

— Я сам знаю, какое я грубое животное, моя дорогая, — перебил Блейкни. — Бог поступил жестоко, поставив меня на твоей дороге. А ведь было время, когда мы почти совсем разошлись. Может, это было бы и лучше; по крайней мере ты не так страдала бы, дорогая. — Однако, заметив, как больно отозвались в ее сердце эти слова, он покрыл поцелуями ее руки, умоляя о прошении, и продолжил: Я заслуживаю, дорогая, чтобы ты оставила меня гнить в этой отвратительной клетке. Только не бойся за меня: я еще проведу их!