Евгений Красницкий - Стезя и место

– Ну уж и тысячи! – Про такого зверя, как рентабельность, воевода Корней, разумеется, и слыхом не слыхивал. – Это ты, Михайла, загнул!

– Отнюдь, господин воевода! Вывод мой подтверждается сей записью, имеющейся на каждом шлеме. – Мишка постучал ногтем по таким же, как на личных медальонах журавлевцев, угловатым цифрам, выбитым на боку шлема. – Извольте убедиться сами, господа бояре.

Боярин Федор молча придвинул к себе светец и принялся разглядывать боковину шлема, дед последовал его примеру, щурясь и дальнозорко отставляя от себя предмет изучения. Оба, разумеется, ничего не поняли.

– Кхе! Это по-каковски здесь? Не по-нашему писано.

– Это цифры – особая счетная запись, господин воевода. Я этой записи купеческих детей в Академии обучаю. Обратите внимание: литер на каждом шлеме всего четыре. Это значит, что самая малая запись, которая может быть, – один, а самая большая – девять тысяч девятьсот девяносто девять. То есть, тьма[10] без одного человека. Если бы литер было три, то это означало бы, что запись рассчитана, самое большее, на тысячу, а если бы две, то только на сотню. Но литер четыре, значит, счет собирались вести на несколько тысяч – до тьмы. Вот этот шлем – сто девятый, значит, до него было сделано сто восемь…

Мишка прервался, потому что понял: его не слушают – Корней и Федор уставились друг на друга с удивленно-встревоженным выражением лиц, потом боярин Федор решительно, даже зло, произнес:

– Не может быть, напутал что-то парень.

– Кхе, Михайла, ничего не путаешь? Может… это как-то по-другому прочесть можно?

– Читать можно как заблагорассудится! Журавлевские ратники, к примеру, уверены, что здесь начертаны колдовскими рунами их истинные имена и через это власть Журавля над их жизнями беспредельна. Это – вранье, и любое другое прочтение будет враньем или глупостью. Верно только то, что сказал я!

– Мало ли что ты сказал? – пробурчал боярин Федор. – Проверить бы как-нибудь…

«Ну хотел, старый, чтобы я бояричем себя ощутил? Получи!»

Мишка поднялся с лавки, глянул на Федора сверху вниз и выдал «железным» голосом:

– Дозволь осведомиться, боярин Федор Алексеевич, часто ли тебе слово Лисовинов проверять доводится, а если часто, то в чем причина такого недоверия?

– А ну сядь! – рявкнул дед. – Выделываться он мне тут будет… гордый, едрена-матрена!

– Недоверие не мне высказано, но роду…

– Сядь, я сказал! – Корней хлопнул ладонью по столу. – Не недоверие это! Нам ошибки допустить нельзя… А ты, Федька… – Дед сделал короткую паузу и передразнил гнусным голосом: – «Мало ли что ты сказал?» С бояричем… с командиром сотни стрелков говоришь!

«Опаньки! А как же разжалование? Выходит, правильно Алексей все истолковал? И я все правильно понял!»

– Все равно, Кирюша, – извиняться Федор даже и не подумал, – ни ты, ни я этой записи… счетной не знаем. Кто ее знать может? Отец Михаил?

Про «арабские» цифры монах мог и слышать, все-таки учился в Константинополе, но рисковать Мишке не хотелось – а вдруг не слыхал? Тогда неизбежен вопрос: «А откуда знает отрок Михаил?» Да и арабское начертание было несколько иным.

– Деда! – Мишка забыл об официальном тоне. – Позови кого-нибудь из крестников или любого отрока из первого десятка. Они эту запись тоже знают.

– Кхе! Но учил-то их ты!

– А откуда ты сам эту запись знаешь? – угадал Мишкины опасения Федор. – Никто не знает, а ты и… Журавль знаете. Это как?

«Поздравляю, сэр Майкл! «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу».

– Я эту запись сначала у иноземных купцов в Турове видел, а потом на чертеже земель, который у журавлевских соглядатаев нашли. – Мишка пожал плечами, словно речь шла о каких-то совсем незначительных вещах. – Ну кое-что сам додумал.

– Кхе… додумал он…

– Погоди, Кирюш, пусть отроков позовет. – Федору, похоже, пришла в голову какая-то идея. – Найдем, как проверить.

– Лавруха, позови, кого поблизости найдешь! – скомандовал Корней. – А ты, Михайла, пока проверять будем, ни слова, ни звука. Вообще, отойди-ка вон туда, чтобы они тебя и не видели.

Мишка уже собрался отойти в указанный угол, когда боярин Федор велел:

– А расставь-ка ты шлемы по… старшинству, что ли. Вот этот сто девятый, да? Тогда те, что меньше, в эту сторону, а те, что больше, – в эту. И по порядку.

Мишка расставил шлемы в порядке убывания номеров – сто девятый оказался самым большим – и отошел в угол. Через некоторое время в горницу просунулся Лавр.

– Троих нашел, батюшка. Хватит?

– Давай по одному!

Первым «экспертом» оказался Роська. Он, по приказу боярина Федора, быстренько зачитал номера шлемов: 53, 66, 67, 79, 82, 91, 102 и 109.

– Гм, последний, значит, сто девятый?

– Так точно, боярин! – бодро отрапортовал Роська.

– Ага. – Федор благосклонно кивнул. – А какое самое большое число можно этими литерами записать?

– Какое угодно, только цифр больше будет, чем здесь!

– Нет, четырьмя литерами сколько записать можно?

– Девять тысяч девятьсот девяносто девять!

– Вот как … ну а тьму записать можно?

– Нет, боярин, пять цифр понадобится.

– Так, значит… – Федор задумчиво поскреб в бороде. – А скажи-ка, отрок…

– Урядник Василий!

– А скажи-ка нам, урядник Василий… вот этот шлем девяносто пятый…

– Девяносто первый, боярин!

– Да, девяносто первый, а как будет, к примеру, девяносто девятый?

Роська поискал, чем писать, потом макнул палец в миску с водой, стоящую под светцом и вывел цифры прямо на столе.

– Почему две? – тут же прицепился боярин Федор. – Здесь везде по четыре литеры!

Роська недоуменно оглянулся на Мишку, но тот демонстративно уставился в стену.

– Так, боярин… это же нули.

– Ну и что?

– Первый ноль означает, что нет тысяч, а второй, что нет сотен, – принялся объяснять Роська. – Десятков девять и единиц девять, вот и получается девяносто девять. А вот сто второй. Тысяч тоже нет, вместо них ноль, сотня одна – вот единица, десятков опять нет, вместо них ноль, а единиц две – вот двойка.

– Угу…

Боярин Федор снова полез в бороду – сказанное Роськой совершенно не укладывалось в систему его понятий о счете и числах. Вместо привычных литер «червь» и «фита» на столе перед ним были нарисованы две совершенно одинаковые хвостатые загогулины, означавшие, по словам мальчишки, число девяносто девять. Да еще какой-то непонятный «ноль», который, оказывается, означает полное отсутствие чего-то там… а зачем он тогда вообще нужен?

Мишке, в свое время, стоило огромного труда внедрить в головы отроков позиционную систему счисления. Дело дошло даже до игры в «солдатики», когда на столе выстраивались десятки и сотни глиняных фигурок.