Виктор Тихомиров - ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ

— Да уж, это ты благородно поступила, — кивнул Семен, — даже больно смотреть на твое изобилие, — сглотнул он слюну, — с утра маковой росинки не бывало, а тут такое… О, какая прелесть! — искренно обрадовался артист, угадав любимое блюдо под салфеткой.

— Садитесь и ешьте! — скомандовала Раиса, — но если вы и дальше будете путаться с разными ремесленницами, а мне морочить голову, я пойду на крайние меры! Я вас в ступе истолку, а заодно и рыжую эту, чтоб от нее мокрое место осталось! А потом, — снова всхлипнула она, — я и себя прикончу каким-нибудь ядом. Потому что вы — мой! Запомните!

— Я твой, дорогая. Прочь сомненья! — заговорил Семен, накладывая себе на тарелку сразу всего, — но я нужен людям! Поверь, для очень многих и многих людей, будь они хоть рыжие, хоть брюнеты, жизнь без меня, без моих ролей — не жизнь! — произносил он с выражением, успевая стремительно поглощать приготовленное. — С этим нельзя не считаться, ведь каждый человек — это целый космос! И я вынужден…, — проглотил он застрявший было кусок пирога, — юноши подражают моей внешности, девушки хотят любить, — покосился он на свое отражение в самоваре. — Им нужен идеал. Это большая ответственность! А ты — «в ступе…».

— Ладно вам, — отмахнулась Раиса опасливо, — неделю отснимитесь и после год отдыха. Хорошо бы еще на театре служили. Я вообще не пойму, что делают кинозвезды в остальное-то время с утра до вечера, изо дня в день. Перед зеркалом, что ли выстаивают? — задала она вопрос, который только в этот миг и пришел ей в запале на ум.

— Я, — задохнулся от возмущения Ворон, — НЕСУ свой талант! Вам этого не понять! — надменно договорил он, нарочно назвав Раису во множественном числе и шлепнув взятой с колен салфеткой о стол.

— Нет я могу понять, но ведь вы же терзаете меня! Терзаете прямо за сердце! — сразу смягчилась женщина, будто в самом деле поняв нечто, — вот вино, запейте и еще съешьте что-нибудь, я ведь старалась.

Артист побыл с минуту в неподвижности, затем ожил, доел кушанье и запил съеденное вином из кувшина.

Раиса за это время опять начала несколько как бы закипать,

— Почему-то теперь уже не принято ценить того, что женщина может быть подарила самое ценное, что есть у нее! — воскликнула она, не выдержав паузы.

— Ну с этой претензией, Рая, ты точно, мягко говоря, опоздала… как мне показалось при первом свидании, — тактично заметил Ворон, ища в кармане сигарету.

— Совершенно не хотите духовного общения, хотя бы чаще беседовать со мной, — продолжила женщина таким тоном, будто говорит от лица всех на свете женщин. — Вам бы только…

— Ну почему бы вам… всем, — перебил ее артист нервно, — не задать эти вопросы самим себе? Что это, мол, милый не хочет со мной говорить о высоком? Что это он от меня где-то шляется? И уверяю тебя, ответы тут же и явятся! Только искренно надо спросить. И они явятся в виде тоже вопросов: а может я не умна? А может во мне и нету ничего стоящего, кроме…? — Ворон остановился переводя дух, — И давно замечено, как только заговоришь об умном, со второго слова слушать перестаете! Говорит, ну и ладно. Такой умный он у меня! Что, — отвел он в сторону руку, буквально как Пушкин и, скроив самую ехидную гримасу, — интересно, как мужчина выкручиваться станет, отвечать на дурацкие вопросы или метать бисер, чтоб до тела быть допущенным?

— Но ведь я ученый, химик! — жалобно пропищала Рая голосом Сони, — почему же, не умна? Почему бисер?

Ворон широко открыл рот и надул, как индюк, горло,

— «Потому что нельзя, потому что нельзя! Потому что нельзя быть на свете красивой такой» — пропел он зверским баритоном, почувствовав в женщине явную слабину и готовность к капитуляции. Затем промокнул губы салфеткой из серебряного кольца и потащил ее к дивану.

— Вам бы только глумиться, — слабо сопротивлялась женщина.

— И что значит «убью себя»? — пыхтел артист, — а как же, вот именно, твоя наука, кафедра? Химия? Ведь химия — это наше все, не правда ли?

— Чтобы никаких больше рыжих! — окончательно сдалась Раиса, устраиваясь спиной поудобнее и отводя руку Ворона от наименее привлекательного места, к привлекательному наиболее.

— Да я уж давно и не видал ее… их то есть, — бормотал Семен сбивчиво, подобно туче наползая на красавицу, — каникулы же у них вроде.

— И не увидите, не надейтесь! — придушенно ворчала Раиса в мужских объятьях.

Тень беспокойства пробежала по челу артиста.

На ветке за окном соловей задрал клюв и приготовился запеть.

50

Предыдущий вечер, касательно погоды, удался на славу. Доверенные Пашины пацаны лежали в синем сумраке под яблонями и следили прямо из сада за домом неприятной, похожей на птицу Феникс, тетки. Причудливое переплетение ветвей, листьев и травы надежно укрывало их от неприятельских глаз. Кусты смородины и крыжовника несколько затрудняли обзор, зато можно было лакомиться оставшимися от птиц ягодами. Яблок, кислых как лимоны, каждый из них наелся еще прежде и набрал полные запазухи впрок.

Странна эта детская любовь к кислятине. Правда, дети любят эту дрянь, только когда она сорвана ими с ветки тотчас. Они будут с радостью и наслаждением грызть ее помногу, но стоит им отбежать подальше, как они предпочтут не есть, а бросаться этими плодами, доставая их из карманов и из-за пазух, друг в друга или по иным движущимся целям.

Хулиганства ради, пацаны поверх эмалированной таблички «Осторожно, злая собака!» прицепили рукотворную надпись: «Не возьмем в коммунизм!»

Солнце уже село, так что только самые верхушки сосен горели оранжевым, на фоне ярко зеленого неба. Разведчики от неуемности переползали по-пластунски с места на место, воображая Бог знает какие приключения и опасности, чтобы радоваться и гордиться своей отвагой. Крапива, впрочем, доставляла им реальные неприятности во всей полноте.

Пока они только отметили, что дом то и дело посещают различные малосимпатичные личности, по большей части пузатые дядьки с тючками, непременно озирающиеся, прежде чем войти. Некоторые прибывали на личных авто, а рослый, в кожаном шлеме, субъект подкатил на мотоцикле с коляской, выгрузил коробку и немедля умчал прочь.

Один из мальчиков гладил лохматого пса, называя его Полканом и скармливая ему четвертую конфету. Он где-то прочел недавно, что имя Полкан означает «пол-коня», а пес именно и напоминал ему Конька-горбунька из сказки Ершова. Конфет было жаль, но пацан утешал себя несходством с девчонками, которые уж точно не смогли бы совершить такого волевого усилия. Пес уже лизал его благодарно в лицо, норовя забраться языком в самые ноздри, а мальчик мечтал, как было бы здорово покататься на нем по окрестностям верхом.