Сбежавший из вермахта - Михаил Николаевич Кубеев

Его многие позабыли. – Инструктор встал и начал ходить по комнате. – Как бы вы отнеслись к тому, чтобы прочитать его поэму, например, о поездке в горы Гарц. В ней он выступает как насмешник, с большим сарказмом показывает многие филистерские привычки тех же курфюрстов и проповедников. Нам надо расшевелить людей, сыграть на обычных человеческих эмоциях. Мартин вам подыграет, гитару я достал. Почти новая, шестиструнная. Такая, которую он мне заказывал. – Инструктор положил на стол пачку папирос. – Это «Герцеговина Флор», – сказал он. – Не хотите попробовать?

– Нет-нет, – ответил Эрих, – спасибо.

– Извините, забыл, что вы не курите. Тогда угощу Людвига. Он понимает в куреве толк. Это особые папиросы, очень дорогие, их привезли мне в подарок из Москвы. Табаком из них наш Иосиф Виссарионович набивает свою трубку. Табак очень ароматный.

Инструктор щелкнул зажигалкой, с чувством затянулся. И отогнал от лица дым. Эрих почувствовал сладкий запах ароматизированных сигарет. Они ему не понравились.

– Могу вас обрадовать.

– Чем? – удивился Эрих.

– Скоро у нас появится помещение для клуба, – инструктор улыбнулся. – Там мы будем проводить всю политическую и культурную работу, составим расписание. – Он от удовольствия хлопнул в ладоши.

– Если у нас будет свое помещение, то мы могли бы там репетировать, – возбужденно заговорил Эрих. – Может быть, стоит уже сейчас подыскивать людей для театра, составить труппу? Среди пленных наверняка найдутся и артисты.

– Пожалуй, неплохая идея. Возьмите на себя эту работу. Попытайтесь заинтересовать людей участием. Это непросто, но вполне выполнимо. В ограничении проявляется мастерство, как сказал ваш Гёте, и вроде не ошибся.

Накануне празднования Нового 1945 года инструктор вызвал Эриха к себе.

– Ваше пожелание исполнено, маэстро, – с улыбкой сказал он. – Радуйтесь, вчера вечером привезли пианино. Совершенно новый инструмент. Я не видел его, не знаю чье оно, немецкое или русское. Да это не столь важно. Правда, дали во временное пользование. После Нового года придется его вернуть. Пока его установили в столовой. Но я вам обещаю, как только у нас появится помещение для клуба, будет и свое пианино. Обязательно будет. И вы сможете исполнять свои фортепианные концерты.

Эрих тотчас вскочил. Нетерпение взыграло в нем.

– Герр инструктор, могу я посмотреть его?

Тот понимающе кивнул.

– Случай особый, я с вами, – сказал он. – Хочу послушать вашу игру. Соскучился по фортепьянной музыке. Сыграете нам всем на Новый год.

Эрих едва сдерживал себя, ему хотелось припуститься бегом, ворваться в столовую, подбежать к инструменту… Но рядом с ним, серьезно насупив брови, вышагивал длинный инструктор. Неторопливо они вошли в столовую. В ней никого не было. Все столы были убраны, окна раздаточной закрыты. Эрих подошел к пианино, поднял крышку. Он не посмотрел даже на фирму, перед глазами появились давно не виденные белые и черные клавиши. Он провел пальцами. Клавиши откликнулись. Вполне прилично. Сел на стул. Попытался заиграть свой «Этюд. Подражание Шопену». Но несколько раз сбивался, возвращался к началу, заметно нервничал, пальцы дрожали.

Сзади неожиданно зааплодировали. Он обернулся. За спиной появились военнопленные офицеры и солдаты. Они улыбались.

– А что еще можете? Знакомое всем?

И он закрыл глаза, вспомнил, как с новобранцами шел в штаб батальона, как в репродукторе услышал знакомый голос, как вытащил фотографию Блюмхен. И заиграл по памяти хорошо знакомую ему «Лили Марлен». Он возвращался к началу этой популярной песни и снова играл. Он играл, играл и услышал шаги. Повернулся и увидел, что некоторые уходили. На глазах у стоявших появились слезы.

– Что это вы сыграли? Что? – озадаченно спросил его инструктор. – Чем их растрогали?

– Я об этом вам потом скажу, – сдерживая себя, с трудом произнес Эрих. Его горло сдавил спазм. Он опустил крышку.

23. Белые и черные клавиши

Барак для клуба закончили только к началу весны. Он был такой же невзрачный, как и все остальные. Его покрасили серой краской, ядовитый запах плохо выветривался. Низкий потолок, голые лампочки без абажуров, слева и справа небольшие оконца и ряды простых деревянных скамеек, которые тоже делали сами заключенные. Помещение, вполне подходящее для клубной работы. В нем собирались проводить политинформации и ставить спектакли. Теперь у солдат и офицеров появилось место, где они могли организовывать культурную программу. Жизнь в лагере, как сказал инструктор, станет более осмысленной.

Эрих прикрыл за собой дверь, прошел к сцене, там висела большая черная учебная доска. На ней мелом уже написаны отдельные слова по-русски и по-немецки. Это для тех, кто хотел учить русский язык. Тут же на подоконнике стопка чистых тетрадей, ручки с перьями, коробки с кусками мела, бутылки с чернилами, сухая тряпка. Все чисто, аккуратно, как в настоящей школе. Слава богу, не повесили портреты руководителей страны – умершего Ленина и здравствующего Сталина, которые в обилии имелись в оперативной части.

Наконец Эрих увидел сам инструмент, ради которого пришел в клуб. В углу сцены стояло пианино красного цвета. Эрих не сводил с него глаз. Просто не верилось, что в лагере для военнопленных появился собственный музыкальный инструмент. Все-таки молодец инструктор, держит слово. После того первого и не очень удачного концерта в столовой Эрих испытал стресс, у него пропал аппетит, пропал интерес к актерской деятельности, вообще ничего не хотелось. Он чуть не заболел. Инструктор его не донимал, ждал, когда он восстановится, сам проявит инициативу. Но после Нового года пианино увезли. Концерт не состоялся. И Эрих постарался забыть о нем. Он слушал политиноформацию от инструктора, записывал, составлял планы занятий, приглашал на встречи солдат, офицеров, рассказывал о ситуации на фронте, отвечал на вопросы, потом выискивал среди них людей, близких к искусству: актеров, музыкантов, художников, предлагал им участвовать в организации спектаклей. Постепенно складывался коллектив. Но нужно было место, где они могли собираться.

Он поднялся на сцену, подошел вплотную к инструменту, осторожно поднял крышку. В полутьме загадочно поблескивали белые и черные клавиши. Пианино оказалось русского производства. Эрих прочитал «Красный Октябрь». Опять что-то политическое, революционное. В Германии на инструментах всегда ставили имя его производителя, так делали в Италии, во Франции. Россия другая страна – без личностей. А там где нет личностей, там нет духовности, там правит машина. Но русские любят музыку. И у них есть хорошие композиторы… Все-таки странные они люди! Получается, что «Красный Октябрь» – это производственная фабрика, станки? А кто же тогда создатель инструмента? Эрих не стал углубляться в тему. Бог с ними, с русскими. Ему здесь не жить. Нажал белую клавишу «до», она нормально отозвалась. Странным звуком наполнился барак. Он повторил голосом «до». Нажал следующую «ре», потом «ми» и так далее. Затем