Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова

– Ты, что ли, меня учить будешь?

Но официантка не унималась:

– И в Пекине бывала, и в Праге. Инженер-проектировщик как-никак…

– Она такой же инженер, как я…

– Ты? Ну кто ты? Кто? Никак апостол какой-нибудь…

– И апостол. А ты что думала?

– Да какой из тебя апостол? Ты и не член партии. Кто такого примет в ряды?

– Я?!!

Георгий извлёк из внутреннего, потайного, кармана плаща – одесские цеховики работали на совесть – красную книжечку партбилета и продемонстрировал его официантке. Та ненадолго примолкла.

Потом она говорила что-то ещё, но Георгий, увлечённый наблюдением за Анной, не слышал её слов. Ах, эта походка. Не вполне трезвая женщина так изящно переставляла ножки, обутые в новомодные туфли на широких каблуках, что глаз отвести не представлялось ни малейшей возможности. Причёска растрепалась, пряди застят глаза, женщина дует на них, а они снова падают, непослушные.

– Я заметила, когда она доставала портмоне. Там у неё кроме паспорта и командировочного удостоверения был билет. У неё место «В» в пятом ряду. А у тебя? – приставала официантка.

– Место «С». Я люблю сидеть у прохода.

– А ряд-то? Ряд?!

– Пятый, кажется.

– Пятый! Кажется ему! Догони. Прими под локоть. Эх, всё равно тебе не светит. Инженер-проектировщик. И в Праге бывала, и в Пекине каждую субботу обедала!

* * *

Анна не вполне ясно помнила, как попала в автобус, но она в него попала вместе с чемоданом и сумкой. Сидения автобуса марки ПАЗ не такие удобные, как в самолёте. В ноздри лезет запах ГСМ и какая-то мелкая насекомая дрянь, которая к тому же и кусается. Народу в автобусе полным-полно. Слышатся смех и шуточки. Лица у людей вроде бы человеческие, но какие-то странные, по звериному угрюмые и слишком уж любопытные. Вероятно, поэтому Анна предпочитала держать глаза прикрытыми. Порой она всё же размыкала веки, чтобы поглазеть на скачущий за окошком ландшафт: низкорослые лиственницы и сосенки. Какие-то непонятные кустики, то ли падубы, то ли ясени, долженствовавшие вырасти до размера деревьев, но так и не выросшие. Тут и там стайки тонкоствольных берёзок перемежались завалами валежника. Часто попадались пространные участки палей. Всё это однообразие то подпрыгивало, то проваливалось, потому что пазик, чихая и взрыкивая мотором, несся от одной колдобины до другой с головокружительной скоростью. Анна Канкасова, слывшая среди московских товарищей неплохим водителем и даже лихачкой, оценила стиль вождения якутского шофёра, гнавшего пазик со скоростью 50 километров в час. Через приоткрытые форточки в душный салон автобуса вместе с гнусом проникал и запах пожарищ. Всё эти обстоятельства в совокупности не способствовали засыпанию. От нечего делать Анна принялась рассматривать лица и одежду попутчиков, пытаясь угадать их возраст, род занятий и, может быть, что-нибудь ещё. Так Анна развлекалась во время своих нечастых поездок в Московском метро. Но пассажиры Московского метрополитена отводили глаза, избегая встречаться взглядом с посторонним человеком, в то время как пассажиры пропахшего бензином пазика принимали её праздное любопытство с вызовом. Анна постоянно сталкивалась с чьими-то взглядами, внимательными, любопытными, насмешливыми, загадочными, недобрыми. К примеру, какой-то дедок с прозрачными, выцветшими от старости глазами подмигнул ей. А её недавний знакомец и попутчик в долгом перелёте – как, бишь, его имя? – не сводит с неё своего незабудкового загадочного взгляда. Загорелые детишки – два мальчика и девочка лет семи-десяти – с округлыми, обветренными лицами буквально обстреливают её своими любопытными глазёнками. Их смуглые, нечистые пальцы без зазрения ковыряются в носах и никто их не одёргивает, не делает замечаний. Вот это воспитание! Кроме упомянутых двух мужчин и стайки детей, путешествовавших без сопровождения взрослых, в автобусе потело и вдыхало запах гари ещё куча народу, мужчин и женщин. Среди них примерно половина – якуты, эвенки, эвены. А может быть, это многожды описанные в книгах тунгусы? Анна посматривала на них, по московской привычке, украдкой.

Стреляя по сторонам глазами, прислушиваясь, Анна пришла к догадке, что все пассажиры автобуса странным образом знакомы друг с другом и только она, ровно белая ворона в стае чёрных сородичей, неизвестна никому из присутствующих. Потому-то не она подсматривает и оценивает исподтишка, но её оценивают, взвешивают на весах собственных представлений, измеряют личными мерками. И делают это не украдкой, но открыто, явно, без стеснения. Лучше бы ей, преодолев неотступно мучающую жажду и тошноту, притвориться спящей. При такой скорости пазик преодолеет стокилометровку, разделяющую Мирный и Ч., за пару-тройку часов. Ах, как это долго! Хоть бы на пару минуток, нет, лучше на пять, выскочить из опостылевшего автобуса, встать обеими ногами на твёрдую почву, вздохнуть полной грудью, прислониться спиной к стволу тощенькой лиственнички и…

– Остановка десять минут! Мальчики – налево, девочки – направо. Или наоборот! – провозгласил водитель и пассажиры, топая и гомоня, устремились к распахнутой двери автобуса.

Снаружи их встретили запах гари, мошкара и зеленеющее редколесье. Анна оглядела убогую картину: покрытая выбоинами грунтовая дорога, по обочинам чахлые кусты, тёмная гладь озера неподалёку, скудная травка на рыжем суглинке.

– Якутия – красивейшая из стран. Вам сейчас тошно, потому что с бодуна и укачало. Но как только оклемаетесь – найдёте массу прелестей в этих местах. Ну что же вы стоите? Водитель сказал: девочкам направо.

Анна нехотя подняла глаза на говорившего.

О, она прекрасно помнит, как этот любопытствующий и говорливый индивид плюхнулся на сиденье рядом с ней, оттерев плечом новосибирского попутчика. И этот его локоть, жесткий в своей неотступности, который всю дорогу вонзается в её мягкий бок. Сколько ни отодвигайся, он, локоть, непременно оказывается тут как тут. По приезде в Ч., Анна непременно проверит и наверняка обнаружит на левом своём боку синяк.

– And who are you, exactly?[48] – нехотя спрашивает она.

Отшить его. Пусть примет её за иностранку. Тогда испугается и отстанет. В то же время английский язык позволит ей не переходить границы вежливого общения и наверняка обойтись без мата. Однако старик вежливым казаться не пытается и отвечает вопросом на вопрос:

– Как кто? Местный. Коренной житель Якутской АССР. Разве незаметно? Эх, навидался я вас, москвичей и прочих ленинградцев. Все вы…

– Замолчи, старик! – прервал его неведомо откуда взявшийся новый новосибирский знакомец Анны, которого она прозвала про себя Незабудкой.

Незабудка – цветок полевой, а вот имя парня Анна вспомнить никак не могла. Помнила лишь кафе в аэропорту Новосибирска, где Незабудка помогал ей подавить страх перед полётами. Помнила этот его взгляд, по-звериному внимательный. Наверное, с таким выражением отважной обречённости смотрит в дуло охотничьего ружья лесной хищник. Помнила Анна,