Понсон дю Террайль - Грешница

— Да.

— В таком случае пошлите домой записку и велите кучеру приехать на этой четверке.

Граф повиновался: ровно в двенадцать часов коляска стояла уже у подъезда. Баккара успела в это время одеться.

— Послушайте, — сказала она уже в коляске, — вот какой мой план.

— Я вас слушаю.

— После прогулки вы привезете меня к себе домой, согласны?

— С большим удовольствием, — весело отвечал граф. По желанию Баккара коляска поехала по Монмартрскому предместью и Итальянскому бульвару; мимо Парижского кафе проехали шагом.

В это время выходил оттуда барон Манерв. Узнав лошадей и ливрею графских лакеев и. наконец, увидя его самого и Баккара, он крайне изумился скорому успеху молодого иностранца. Поклонившись, он подошел к коляске.

— А, барон Манерв! — вскричала Баккара, весело улыбаясь, — не хотите ли с нами прокатиться в лес?

— Нет, благодарю вас, я еду верхом; мы там, может быть, встретимся. Ах да, граф, — проговорил он вдруг, — вы едете в лес, так, наверное, встретите там Оскара де Верни, вашего противника.

— Этого господина, который держит из-за меня пари? — спросила Баккара, громко захохотав.

— Тот самый.

— Надеюсь, что теперь он откажется от пари?

— Ничуть, несмотря даже на то, что я прочел ему ваше письмо.

Затем лошади понеслись крупною рысью.

— Какого вы мнения, — обратилась Баккара к своему другу — о человеке, который держит пари, затрагивающее честь женщины, хотя бы даже падшей.

— Подобный человек — негодяй! — отвечал граф, немного смутившись.

— Я с вами согласна. А негодяи должны быть наказаны. Поэтому, желая отомстить ему, я некоторое время буду разыгрывать пред ним роль влюбленной в него; только дайте мне слово, друг мой, что вы не забудетесь и не будете ревновать.

— Хорошо, — отвечал граф покорно.

В это время коляску остановил Шерубен, как мы уже сказали, став поперек дороги.

— Граф, — обратился он к своему противнику, — я очень счастлив, что встретил вас…

— Мне, в свою очередь, тоже весьма приятно, — отвечал граф с холодною любезностью.

— Вчера вы предложили мне пари… Я не мог тотчас его принять, потому что был занят весьма важными делами. Сегодня я свободен и объявляю вам, что пари принимаю.

— Вам, может быть, неизвестно, барон, что женщина, о которой идет пари, это та самая, которая сидит вместе со мной в коляске.

— Мне очень хорошо это известно, — отвечал Шерубен, вежливо кланяясь Баккара.

— Я очень опасаюсь за вас, — проговорила Баккара, устремив на него проницательный взгляд, — потому что я люблю Станислава (так звали молодого графа).

— Вечно любить нельзя, — отвечал Шерубен, ничуть не смутившись.

— Пари ваше — дуэль? — спросила Баккара.

— Совершенно так.

— Следовательно, условия должны быть равные. Станислав бывает у меня каждый день, и поэтому дом мой для вас тоже открыт.

Она бросила на него какой-то странный взгляд и, коварно улыбнувшись, сказала: «До свидания».

Затем коляска снова быстро понеслась, объехала лес и спустя час уже въезжала во двор дома графа Артова, в улицу Пепиньер.

Баккара с любопытством осмотрела весь этот дворец, на устройство которого граф потратил более трех миллионов. Затем она прошла в сад, взошла на террасу бельведера, откуда начала осматривать окрестные здания.

— Отсюда великолепный вид, — сказала она, смеясь.

— Да, в особенности хорош этот сад, при доме № 40.

— Это не тот ли дом, где живет Шерубен?

— Тот самый.

Баккара немного задумалась, затем обратилась к графу:

— Вы обещали повиноваться мне беспрекословно. Уступите мне это место на сегодняшнюю ночь.

Граф Артов хотел было возражать, но Баккара взглянула на него с упреком, и поэтому, пожав плечами, он согласился.

Она спросила чернил и перо. Граф усадил ее перед бюро в нижнем этаже беседки и затем скромно удалился.

Баккара писала:

«Маргарита! Оденьте малютку Сару сегодня в восемь часов и привезите ее в карете в улицу Пепиньер, в отель графа Артова; я жду».

Получив письмо от управляющего госпожи Маласси, маркиза немедленно поехала навестить больную.

Вдова лежала в постели и водила вокруг бессмысленными глазами. Она пристально взглянула на маркизу и, казалось, не узнала ее.

— Это я, друг мой, — сказала госпожа Ван-Гол трепетным голосом.

Вдова ничего не отвечала.

— Боже мой! что с нею? — обратилась маркиза к вошедшему Вантюру.

— Два часа тому назад госпожа Маласси приехала и была совершенно здорова; но когда я подал ей письмо, присланное по городской почте, она, прочитав лишь первые строки, вдруг вскрикнула и упала в обморок.

— Где это письмо?

— Придя в себя, госпожа Маласси бросила его в камин.

— Вы посылали за доктором?

— Да. Он сказал, что это прилив к мозгу, и пустил ей кровь. В пять часов обещал заехать.

Лицо вдовы было сине-багрового цвета и действительно выражало признаки удара.

Немного спустя явился доктор.

Маркиза начала осыпать его вопросами и узнала, что с госпожой Маласси случился апоплексический удар, вероятно, от сильного душевного потрясения, что, приди он пятью минутами позднее, она была бы уже покойницей.

— Я полагаю, что мы спасем ее, — сказал доктор, — хотя опасаюсь за ее рассудок. Ночь решит все, — прибавил он хладнокровно.

— Я останусь при ней эту ночь, — сказала маркиза прерывающимся голосом.

Она села за стол и поспешно написала:

«Друг мой! Я теперь у госпожи Маласси. Она опасно больна, так что я считаю нужным остаться всю ночь при ней. Заезжайте за мной завтра утром.

— Отошлите эту записку моему мужу, — обратилась она к Вантюру, — я останусь здесь.

— Дело идет великолепно, — пробормотал Вантюр, выходя, — все отлично играют свои роли: доктор неподражаем, вдова больна хоть куда, а я, кажется, добросовестно исполняю предписания господина Шерубена.

Мнимый доктор, тот самый, который лечил Фернана Роше у Тюркуазы, прописал лекарство и через десять минут уехал, дав советы маркизе, как обращаться с пациенткой.

Мадам Маласси в продолжение ночи неподражаемо играла свою роль.

Часов около десяти, когда маркиза осталась одна, она, наконец, услышала ровное и спокойное дыхание, доказавшее, что больная заснула.

Маркиза немного успокоилась и невольно начала думать о человеке, которого она любила втайне, из-за которого в продолжение одной ночи перенесла столько душевных страданий… И этот человек так близко от нее.

Она знала, что Шерубен живет в третьем этаже этого дома и что окна его выходят в сад. Она встала, чтобы посмотреть, есть ли свет в его окнах, т. е. дома ли он.