Понсон дю Террайль - Грешница

Затем он встал, прочел газеты и около десяти часов отправился завтракать в Парижское кафе, отдав предварительно своему груму приказание привести туда к двенадцати часам его лимузенскую лошадь, Эбэну.

Войдя в Парижское кафе, Шерубен заметил двух молодых людей, которые накануне присутствовали в клубе при предложении графом Артовым странного и весьма рискованного пари.

— Ну как, — обратился к нему один из них, — вы решились?

— Да, — гордо отвечал Шерубен.

— Как, вы держите пари?

— Держу.

— И уверены, что Баккара полюбит вас?

— Весьма понятно, ибо в противном случае рискую быть убитым. Я изменяю только немного условия: вместо двухнедельного срока…

— Вы требуете месяц?

— Нет, напротив: одну неделю.

— Браво! — воскликнули в один голос молодые люди. Шерубен сел к соседнему столику и приказал подать себе завтрак.

Спустя несколько времени вошел барон де Манерв; не заметив Шерубена, он подошел к молодым людям.

— Вы, господа, — обратился он к ним, — были, кажется, вчера в клубе?

— Были.

— В таком случае вы знаете о пари?

— Знаем.

— Ну так посоветуйте господину де Верни не держать его.

Шерубен, услыша это, невольно вздрогнул.

— Отчего? — спросили они.

— Потому что граф Артов уже успел заручиться данными в свою пользу.

— У кого?

— У Баккара. Граф должен был завтракать у меня сегодня утром, но предупредил, что не будет, запиской следующего содержания.

При этом барон де Манерв вынул из бумажника письмо и прочел его вслух:

«Из собственного отеля, улица Монсей. Милейший барон! Баккара не позволяет мне ехать к вам сегодня завтракать. У моей красавицы расстройство нервов, и она хочет немного прокатиться.

Мы завтракаем, а затем поедем кататься. Извините счастливца.

Граф Артов».

— Взгляните, — сказал барон, подавая молодым людям письмо, — желтая бумага с буквою Б.

— Вензель Баккара?

— Как видите.

— Позвольте, тут еще post scriptum и, кажется, женской рукой.

— Это приписка самой Баккара, — сказал барон хладнокровно и затем прочел:

«Благодарю, добрейший барон, за сюрприз: молодой граф очарователен, и я почти влюблена в него, тем более что мне уже подходит третий крестик — время, в которое дочери Евы открывают иногда свое сердце.

— Черт возьми, — воскликнул один из молодых людей, — задатки слишком даже велики.

— Вы думаете?

— Без сомнения. И Шерубен проиграет пари.

— Но я думаю, узнав о положении дела, он не будет его держать.

— Не думаю.

— Как, вы сомневаетесь?

— Спросите его, — сказал молодой человек, указав на Оскара де Верни, спокойно завтракавшего за соседним столиком.

Барон оглянулся.

— Как, — сказал он удивленно, — вы здесь?

— Как видите, — сказал Шерубен, продолжая завтракать.

— И слышали наш разговор?

— Слышал.

— И что же вы на это скажете?

— Что граф счастливый человек благодаря, конечно, своему богатству, — сказал Шерубен с презрительной улыбкой.

— Во всяком случае, вы хорошо сделали, что не держали пари.

— Напротив, теперь я его держу скорей, чем когда-, либо.

— Вы с ума сошли!

— Может быть.

Заплатив за завтрак, Шерубен встал и раскланялся с тремя червонными валетами.

— Барон, — обратился он к Манерву, — не знаете ли, где я могу застать Артова?

— У Баккара, — отвечал барон, иронически улыбаясь.

— Отправлюсь туда, хотя это будет весьма оригинально. До свидания, господа!

Шерубен вышел. Грум подвел ему лошадь. Он вскочил в седло и поехал по направлению к лесу, где у него было назначено свидание с виконтом де Камбольхом.

Рокамболь уже с нетерпением ждал его.

— Ну, что, — спросил он, — виделись вы вчера вечером с госпожой Маласси?

— Да, маркиза приезжала к ней вчера вечером и, к несчастью нашему, узнала, что я уже выходил из дому.

— А, черт возьми, — пробормотал Рокамболь, нахмурившись.

— Говоря между нами, виконт, вы сделали маленький промах.

— В чем?

— В том, что назначили мне роль, при исполнении которой я не могу применить ни одной из своих способностей.

— Не понимаю, — сказал Рокамболь, пожимая плечами.

— Дело в том, что если меня называют Шерубеном-очарователем, то, вероятно, во мне есть что-то чарующее — что подействовало весьма сильно, быть может, даже сильнее, чем дуэль, от которой мы ожидали гораздо большего. Маркиза, узнав, что я ранен, упала в обморок и, придя в себя, чуть не призналась во всем…

— Да, — прервал его Рокамболь, — но я думал, что она сама навестит вас.

— В этом и состоит ваш промах.

— Однако, друг мой, нам надо поспешить с развязкой.

— Этого только я и хочу.

— Нам остается всего одна неделя.

— Ну, так устройте мне свидание с глазу на глаз с маркизою, — пробормотал Шерубен невольно изменившимся голосом.

— Хорошо, — твердо отвечал Рокамболь, — сегодня вечером у госпожи Маласси. Будьте в восемь часов дома.

— Ах да! — проговорил вдруг Шерубен. — Вы сообщили мне сегодня, что глава позволяет мне держать пари.

— Ну да. Что же вы, решились?

— Да.

В это время в конце аллеи показалась коляска, запряженная четверкой, с форейтором.

— Вот так кстати, — сказал Рокамболь, — это едет ваш противник: можете сейчас предложить ему пари.

Действительно, в коляске сидели Баккара и граф, которые, держались за руки, нежно глядели друг на друга.

Шерубен выбежал на середину дороги и сделал знак форейтору — остановиться.

Вернемся теперь в отель Ван-Гопа.

Услышав от Дай Натха ужасное открытие, маркиз Ван-Гоп в продолжение целого часа бессознательно бродит по Елисейским полям. Наступила ночь, пошел мелкий дождь с холодным ветром.

Маркиз сел на скамейку, закрыл лицо руками и горько заплакал — как осиротелый, покинутый ребенок.

Он просидел так несколько часов, не обращая никакого внимания на холодную и сырую погоду: горе заглушило в нем все внешние чувства.

Вдруг маркиз увидел мелькнувший сквозь деревья огонек.

Это был фонарь тряпичника, отправлявшегося на ночную работу.

Тряпичник этот был человек средних лет, высокий, широкоплечий, с лицом, выражающим полнейшую беззаботность и презрение ко всем невзгодам.

— Эхе! — сказал он, заметив маркиза. — Барин-то какой! Не боится дождя, как и я. — Сударь, — обратился он к маркизу, — вы, должно быть, нездоровы; если прикажете, я провожу вас домой или схожу за каретой.

— Благодарю, — отвечал маркиз, . — я не болен, я так гуляю.

— Гм! — пробормотал тряпичник. — Извините, но мне кажется, что у вас какое-то горе на сердце. Я сам испытал это не далее как неделю тому назад. Вообразите — мне наговорили разных вздоров о моей жене.