Александр Старшинов - Центурион Траяна

– И что потом? – Тиресию этот план явно был не по душе. – Ну, приедет он в какую-то деревеньку. И что?

– А в деревеньке бабы да девки и дети. Нашему парню наверняка родня. Есть за что ухватиться, чтобы любому смельчаку развязать язык, – поддержал товарища Кука.

– У тебя одно на уме, – сказал вернувшийся наконец Малыш. – Лишь бы за сиськи подержаться.

– Ты победил, образец добродетели и милосердия! – Тиресий шутовски склонил голову. – Наш Приск в роли царя Порсены.

– Что? – Малыш недоуменно заморгал.

– Мы устраиваем даку побег, – пояснил Тиресий.

– Послушайте, а зачем нам чужой фракиец, хотя бы и настоящий? Ему же еще надо втолковывать наш план и все такое… – оживился Кука. – Лишний свидетель и лишний язык. И претендент лишний на золото тоже, кстати. Пусть вон Малыш устроит парню побег. Опять же при его силище это безопасно – безоружный дак не сможет с ним ничего поделать.

– Нет, – замотал головой Малыш и попятился в облюбованный угол. – Я не буду.

– Будешь.

– Я врать не умею. – Малыш рассерженно засопел, отчего сделался похож на медведя. За последний год он вырос и был теперь ростом почти что в добрые семь футов,[23] а в плечах так широк, что в мастерской для него специально переделали лорику.[24]

– Ты не ври. Говори искренне, что тебе жаль парня и ты хочешь ему помочь, – подсказал Кука.

– Не поверит, – засомневался Молчун.

– Поверит. Только не рассказывай, как тебя самого даки пытали, – настаивал Кука.

– Поверит, что ему помогают удрать. Не поверит, если вернем золото. Хотя бы часть, – скептически заметил Тиресий.

Да, в то, что римский легионер решил отдать кому-то добытое золото, в самом деле верилось с трудом.

– А ты вот что скажи, Малыш, – Кука с восторгом развивал предложение Приска. У них всегда отлично получалось работать вместе: Приск бросит какую-нибудь мысль, а Кука ее разовьет и воплотит. – Скажи, что ты лазутчик Децебала. Одного, мол, в легионе раскрыли, вот ты и затаился.

– Намекаешь на знаменосца Мурену? – Приск поморщился, та история чуть не стоила ему жизни.

– На него, мерзавца, чтоб лежать ему вечность в стигийских болотах. Точно-точно. Про Мурену расскажи. И про то, что он умер, никого не назвав. А еще скажи, что ты, Малыш, покойного Мурены племянник. – Для надежности Кука тут же придумал товарищу родство с казненным изменником.

Малыш не отвечал, только сопел все громче.

– Дак предложит бежать вместе, – сказал неожиданно Молчун.

Все на миг задумались. Замечание было резонным.

Выход, как обычно, нашел Приск:

– А Малыш ответит, что поедет с превеликой радостью, да только лошадка у него одна, да дрянная. Кобылу мы подберем подходящую – старую да тощую. Ясно, что дак на такую Малыша с собой не посадит, потому как под нашим Геркулесом она тут же рухнет.

– Ну ладно. Этот тип убежит. А что дальше? – спросил Тиресий.

– Я же сказал: мы поедем следом, переодетые в местную одежду. У каждого на руке будет золотой браслет. А там посмотрим. Думаю, парень – посланец, и поедет он от одной общины к другой, раздавая золото и передавая устные послания Децебала. Мы отправимся следом за ним… Клянусь Геркулесом, кто-нибудь проговорится непременно.

– Или нас расколют в три счета, как гнилые орехи, и прирежут, – предрек Тиресий.

– Или убьют свои, – предположил Молчун.

– За что? За наши браслеты? Что это условный знак, ведаем пока только мы, – напомнил Приск.

– План – говно, – подвел итог Тиресий. – Но, если в эргастуле мозги у дака совсем смерзнутся, глядишь, и сработает.

– Ну, что, удалось?

Вопрос задали все хором, когда в предутренних сумерках Малыш вернулся в их общую комнату.

До этого товарищи могли лишь прислушиваться к тому, что происходит за стеной, да стоять недвижно наготове с оружием – на случай, если что-то пойдет не так. Но все прошло как и было задумано.

Поначалу доносились голоса, шаги, Малыш говорил громким шепотом – чтобы его непременно слышали свои. Дак, как и предсказывал Молчун, предложил бежать вместе, но Малыш сказал только: погляди на скотину, – и всякие прения по этому вопросу прекратились.

Снаружи промелькнула тень – варвар уехал.

Вернулся Малыш, поглядел на товарищей и подсел к жаровне, угли на которой уже давно покрылись золой.

– Он что-нибудь сказал? – поинтересовался Приск.

– Назначил мне встречу в таверне Брисаиса этим вечером.

– Ты согласился?

– Конечно. Обещал удрать днем. Меня якобы собираются послать в лагерь с донесением.

– Узнал хотя бы, как дака зовут?

– Сабиней.

Приск вышел из бурга. Небо быстро светлело. Снег казался синим, а лес вдалеке – серебряным с чернью. Когда-то Приск мечтал сделаться художником, вот и сейчас все увиденное тут же представилось ему только что написанной фреской. Приск вздохнул: хорошую фреску довелось ему исполнить лишь однажды – в усадьбе ветерана Корнелия.

– Он убежал? – спросил Ингиторий, молоденький галл-ауксилларий, высовываясь следом из двери.

Паренек все время вертелся подле легионеров, если не стоял в карауле. Вот и сейчас он очутился подле Приска. Ровно год назад галл дал присягу, но на летнюю кампанию, на свое счастье, не попал. И посему на тех, кто побывал на дакийском берегу – а эти пятеро побывали и рубились славно, так говорили в бурге, – смотрел с восхищением.

– Ты у нас легат легиона? Или наместник провинции, чтоб мы тебе докладывали? – насмешливо спросил Приск.

– Нет, я просто так… нельзя разве… ребята же ничего не понимают, волнуются… Предупреждали же, чтоб никто не поднимал тревогу и дротики вслед не метал. Вот я и спросил… – Парнишка окончательно смутился и поспешил сменить тему. – О вас говорят, будто вы лучшие солдаты легиона…

– Да, несомненно, мы лучшие из пятьдесят девятой центурии, – хмыкнул легионер.

Горькая шутка получилась – пятьдесят девятая центурия в любом легионе считается последней как по номеру, так и по качеству бойцов. Так что фраза «лучшие воины из пятьдесят девятой центурии» – звучала издевкой. Но, кажется, парнишка не понял иронии Приска. Разумеется, сам Приск считал свой контуберний лучшим. Недаром их называли еще «быками Декстра», и сам Адриан, племянник императора, был у них патроном. Но за каждым из них была вольная или невольная вина, прегрешения юности или сомнительное происхождение, и с самого начала службы они считались подпорченным материалом. Таковым и оставались до сих пор.

Но ни о чем подобном юный галл не догадывался и на пятерых солдат из Эска смотрел восхищенно снизу вверх.

Рано поутру все пятеро легионеров собирались в путь – только оделись они в варварские рубахи с длинными рукавами и широкие штаны, какие носят местные, закутались в меховые плащи и безрукавки. Оружие, правда, взяли в основном свое, римское (за исключением гетских кинжалов, которые каждый выставил напоказ), а Приск вооружился к тому же фракийским мечом с кривым и коротким клинком.