Степкина правда - Николай Константинович Чаусов

валялись опрокинутые и разбитые банки с красками и олифой, разбросанные рубанки и шерхебели, стамески и долота. Мы стояли как пригвожденные.

— Кто вы после этого?! Кто, я вас спрашиваю?!.

— Это не мы, — чуть слышно, но твердо произнес Волик.

— Ах, вот как?! А кто же, позвольте знать? — Очки директора сорвались с носа. Казалось, он готов был разнести и нас, и всю мастерскую, если бы не очки.

— А может, и правда не они, — осторожно вмешался добрый Акимыч. — Завсегда вроде как аккуратные были…

Но директор закричал и ему:

— Так кто же?! Кто?! Кто позволил себе глумиться над школой, над заботой рабочих?! Ведь, кроме вас и их, никого в мастерской не было!.. — И опять повернулся к нам: — За это надо гнать вас из школы! Гнать! Так вы отказываетесь признаться? Хорошо… Хорошо же!.. Но я это так не оставлю! — И, сунув в карман очки, выбежал вон.

Мы вышли из мастерской убитые горем. Эх, узнать бы, кто это сделал! И что теперь скажет о нас Акимыч?..

Наутро мы с Сашей и Воликом нашли Степку, отвели его в дальний угол двора и заговорили про случай в столярной мастерской. Степка решил, что это дело рук «бывшаков», и сказал:

— Вот кобры! Змеи такие страшные, хуже гадюк. Им хвост отрубят, а у них другой вырастает. Пока голову не убьешь — все жалят…

— Надо Яшку прижать, он враз признается, — подсказал Саша.

А Волик сказал, что Яшку заманить будет трудно, а вот его дружка Семушкина — легко.

— Он за перья душу отдаст — так любит выигрывать у пацанов новые перья![34]

— Ладно, — согласился Степка. — Ты, Коля, его позовешь, а мы на Ушаковке ждать будем.

На большой перемене я нашел Семушкина и тихо, чтобы не слышали другие, спросил:

— Играть в перья хочешь?

— А у тебя есть?

— Гляди, — показал я несколько совсем новых перьев.

Семушкин загорелся:

— Вот да! А когда?

— Сейчас. А у тебя какие? Покажи!

— У меня тоже ладные. Вот, гляди. — И Семушкин показал мне свои старые перья. — А где играть будем?

— В овраге.

— На Ушаковке? Айда!

Мы выбежали за ворота, обогнули школьную ограду и спустились в овраг. Но не успел Семушкин достать свои перья, как к нам сверху спрыгнул Волик. Семушкин понял, что попался в ловушку, и попятился на меня, но я подтолкнул его к Волику.

— За что?.. — едва прошептал он, видя, как сжимаются-разжимаются пальцы правой руки моего друга.

Волик подошел ближе:

— А вот за что… Кто банки ломал в мастерской?

— Я не знаю…

— Знаешь, гад. Говори! Скажешь?

— Не бей! Не бейте! — закричал Семушкин, дрожа от страха.

Но Волик одернул его:

— Замолчь! Кто ломал? — Кулак Волика закачался перед его носом. — До тех пор бить буду, пока вся вонь из тебя выйдет… Ну!

— Скажу! Скажу!.. Только не бейте!.. Яшка ломал банки… Яшка Стриж… Он, когда вы там были, за шкафом спрятался… А после в окно… Сам хвастался… Не бейте только… Не бейте!..

— Гады! — выругался Волик, когда Семушкин замолчал. — Тебя бить не буду, я своему слову верный. Иди, там тебя твои ищут. Да гляди не проболтайся им, ясно?

У ворот Волик подтолкнул Семушкина вперед и приказал ему улыбаться, но улыбка у него получилась кривой и жалкой.

— Ладно, не скалься. Только молчи, понял? Валяй!

Тут же мы с Воликом доложили обо всем Степке, а я предложил написать листовку.

— Не надо, — возразил Степка. — Пускай Семушкин сам все про Яшку напишет и к директору пойдет. А вы с ним, ясно?

— Ясно, — довольный Степкиной выдумкой, сказал Волик.

На следующей перемене мы с Воликом отвели Семушкина в сторонку и приказали ему написать про погром в мастерской, на что он уже охотнее согласился. А после уроков я, Волик, Саша и Семушкин явились к директору.

— Вот кто перебил банки в мастерской, — заявил Волик, подавая заявление Семушкина директору.

— Какое отвратительное злодейство! — воскликнул директор и даже ударил кругленьким кулачком по столу. — Хорошо, я вызову вас. Идите!

А через день мы снова были у него в кабинете. Кроме Яшки и Акимыча, тут же находился и Яшкин папаша. Мы, очевидно, пришли к концу беседы. Стрижов, весь красный от волнения, мял в руках синий треух и писклявил:

— Прошу прощеньица, товарищ директор, но я отвечать могу-с только за домашнее воспитание, как вы изволили сказать. А за воспитание в вашем обзаведении, простите, отвечаете вы-с. Вот и ваше воспитаньице. У меня дома — сынок, как сынок, а тут — пожалуйте-с.

— Лжете!

— Кричать изволите?

— Лжете! Ваш сын набезобразничал в мастерской, свалив вину на этих мальчиков! Ваш сын помогал учинить драку в школе!..

— Ненависть к нам изволите проявлять, уважаемый гражданин директор? Известно-с, мы для вас чужаки, нэпманцы и прочая антисоветская гнида-с…

— Опять лжете!

— Что поделаешь — правда-с…

Директор показал нам глазами на дверь:

— Дети, прошу вас, оставьте нас на минуту. Я вас приглашу потом.

Мы вышли, но директор нас так и не пригласил! А Яшку исключили из школы, хотя, как говорят, ему и дали право перевестись в другую.

Ледоход

Однажды ранним апрельским утром меня разбудил Юра:

— Вставай, брат, ледоход проспишь. Ангара тронулась!..

— Что? Где?!

— Ты же хотел ледоход посмотреть? Одевайся!

Стараясь стряхнуть с себя сонную одурь, я сидел на кровати и долго не мог понять, о чем говорит Юра. Надо же, в такую рань поднял! Самый сон… Но сообразил, схватил рубаху, штаны, загремев стулом.

— Тише! Лена спит! — зашипел Юра.

Но Ленка уже подняла голову.

— Разве этот урод может что-нибудь сделать тихо! Юра, а я пойду с вами?..

Тихо, чтобы не разбудить маму и бабушку, мы все трое вышли из дому. Даже отсюда, с крыльца, было слышно, что на Ангаре творилось что-то ужасное: трещало, лопалось, скрежетало. На берегу мы оказались не одни: посмотреть на ледоход пришли и наши соседи. С ведрами на коромысле появился Волик и тоже присоединился к нам. Рассвело. И, хотя почти не было ветра, казалось, там, внизу, на скрытой за плотным туманом реке, билась и клокотала страшная буря. И шла эта буря с верховья реки, с Байкала, вспарывая на своем пути ледовую толщу со всеми ее бугристыми торосами, потемневшими дорогами и тропами. Не дай бог очутиться в это время на Ангаре зазевавшемуся путнику или подводе! С каждой минутой все новые трещины черными стрелами впивались в нетронутый ледяной покров, ширились, рассыпались, бесчисленными зигзагами, полукружьями нитей, пухли, дыбились, кроша огромные льдины, окутываясь туманом. И