Город пробужденный - Богуслав Суйковский

Суффет снова овладел шумом. Он кричал зычно, гневно. Он уже не старался понравиться толпе.

— Народ Карт Хадашта, не слушайте глупцов и предателей, подкупленных Нумидией! Требование Рима должно быть принято! Мы отдали машины, отдали оружие и флот, как же теперь торговаться? Римские войска стоят под Утикой! Если захотят, завтра явятся сюда! Кто и чем их остановит? Да что я говорю! Любая попытка сопротивления — это преступление! Наш долг теперь — лишь повиноваться! В этом наше спасение!

— И позор! — вдруг крикнул Кадмос. Он чувствовал, как рука Керизы, которую он держал в своей, сжалась и задрожала. Он понимал эту дрожь, хоть девушка ничего ему не говорила. Он крикнул голосом, так похожим на голос суффета, что ближайший глашатай не сориентировался и повторил:

— И позор!

— И позор! — подхватили несколько человек, и тут же полплощади взревело:

— Позор! Долой! Позор!

Идибаал растолкал толпу и вскочил на трибуну.

— Консульская армия — это два легиона! Армия рошеш шалишима Гасдрубала, и клинабары, и храмовая стража — это втрое больше! Смести консулов! Сейчас самый удобный момент! Ударить, а не сдаваться!

— Молчи, глупец! — суффет наклонился к наглецу. — Советы уже приняли решение! Народ подтвердил! Нам не осталось ничего, кроме покорности!

Идибаал был в отчаянии, но не колебался.

— Нет! Народ не сдастся! Хотите бежать? Прочь из города! Мы остаемся!

— Негодяй! Эй, стража! Взять этого…

Он не договорил. Идибаал выкрикнул что-то, чего никто не понял, и сделал быстрое, едва уловимое глазом движение. В воздухе сверкнул короткий меч, суффет Гасдрубал схватился за горло, как-то странно захрипел и тяжело рухнул набок. Голубой посох, увенчанный белой лошадиной головой из слоновой кости, с резким треском сломался.

Толпа вскрикнула, дрогнула, заколыхалась и, наконец, хлынула к трибуне — взбудораженная, перепуганная, но более всего — любопытная. Геронты, достопочтенные жрецы, собравшиеся на возвышении, — все в панике отступали, один лишь Баалханно, командир клинабаров, остался на месте. Он выхватил меч из ножен и оглядывался, словно ожидая, откуда на него обрушится удар. Но клинабаров своих он не звал и не приказывал им хватать убийцу. Впрочем, в бурлящей толпе это было и невозможно.

***

— Господин, достопочтенный господин! — очередной вольноотпущенник приносил Сихарбу вести с площади. Он тяжело дышал, чтобы подчеркнуть, как сильно спешил. — Толпа расходится! Они выбрали новую герусию! Лестерос, мудрец Макасс, еще какие-то, менее известные… Из старых — достопочтенный Астарим! Есть там и жрец Биготон… Они отправили посольство к рошеш шалишиму Гасдрубалу! Какой-то Кадмос громче всех кричал на площади, его и послали! Народ призывает вождя явиться и защищать город!

— Так они отвергают требования Рима?

— Отвергают, достопочтенный! Они выбрали войну!

— Так… Кто убил суффета Гасдрубала? — резко спросил Сихарб.

— Еще не знаю, достопочтенный! Но я узнаю! Непременно!

— Ты должен! Ты это прекрасно знаешь.

— Предводитель посольства сказал: «Вы хотите войны — вы ее получите!» И тотчас же они отбыли в Утику! Новые геронты велели с почетом проводить их до порта! — продолжал докладывать посланник, а Сихарб, многозначительно взглянув на своего гостя, пробормотал:

— А теперь иди во дворец суффетов и донеси мне, что там происходит. — Затем он обратился к Бомилькару: — А теперь выпьем вина и потолкуем. Кажется, мои пленники и твои римские дамы нам еще пригодятся.

22

Кадмос был так поглощен стремительностью событий, что лишь в пути начал понемногу вспоминать все, что произошло. Еще несколько дней назад он был членом команды пиратской галеры, потом — ничтожнейшим из рыбаков, вынужденным выходить на лов в поврежденной лодке, а теперь вот он — посланник новой герусии к самому рошеш шалишиму.

Конечно, этим он был обязан Макассу. Но ведь народ поддержал его кандидатуру. Его запомнили, он понравился им своими смелыми речами. С ними ехал жрец Биготон, но, хоть он теперь и был геронтом, он объявил, что главным послом является Кадмос. Ибо его избрал народ, а уж остальных назначила герусия.

Кадмос поудобнее устроился на коне. Этот способ передвижения был ему незнаком, с детства он привык лишь к лодке и морю. Хотя кляча была смирной, он все же чувствовал себя на спине этого зверя неуютно и даже смешно. «Хорошо, что Кериза этого не видит!» При воспоминании о Керизе, о ее руке, ее доверчивой улыбке и голосе все великие и важные дела отступали в тень.

Они ехали быстро, пользуясь лунной ночью. Вел их жрец Биготон, который вдруг признался, что знает, где стоит лагерем армия Гасдрубала, и знает все дороги. За ним ехали Кадмос, Идибаал, Магон и двое уроженцев Тунеса. Все были вооружены.

По совету жреца они обогнули Тунес широкой дугой, ибо не было вестей, какие настроения царят в этом городе и не замышляет ли он сдаться римлянам по примеру Утики.

По пути им встречались деревни, поселения, богатые имения карфагенских аристократов — все было покинуто. Если где и оставался какой-нибудь старик или равнодушный ко всему пастух, они могли сказать лишь одно: кто только мог, тот бежал. В Тунес, в Карт Хадашт, в Утику.

Они узнали, что под Неферисом стоит лагерем войско, которое с кем-то сражается, жжет и грабит. Именно от него и бежит, кто может.

— Кто? Кто стоит лагерем и с кем сражается? — допытывался Кадмос, но ответа не получил.

Жрец Биготон строил догадки, что это, верно, армия Гасдрубала отступила в эти края, но с кем она воюет? Римляне ведь не переходили реку Баград, они стоят в Утике, а нумидийцы прекратили войну.

— Посмотрим, — решил Кадмос. — Нам нужно как-то пробраться. Поедем осторожно, но ехать надо.

Под утро, в предрассветной прохладе, они переправились через незнакомую реку, и один из проводников указал на видневшиеся за ней довольно высокие горы, резко вырисовывавшиеся на фоне звездного неба.

— Это горы Хаманлаиф. Дурное место. Все разбойники, бежавшие из города, прячутся здесь. Но если вы хотите осторожно подъехать к Неферису, то только этим путем. Здесь нет ни дорог, ни людей.

Оказалось, однако, что он ошибался. Как раз занимался рассвет, что позволило сбросить с голов капюшоны плащей и с наслаждением подставить лица теплу восходящего солнца, как вдруг Кадмос натянул поводья.

— Стоять! Слушайте!