Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

class="p1">Осознав это, я на какое-то время впал в ступор, из которого вышел только с помощью Кати. Испуганная, она целовала меня, тормошила, что-то кричала. Не пожалела и оплеухи. Только тогда я очухался и, мигом одевшись, кинулся домой.

Дальнейшее вспоминать тяжело. На месте работала полицейская бригада, и Ульянов тоже приехал. Труп Николая уже увезли. Я поднялся в его квартиру, где застал рыдающую Нину Терентьевну… уже вдову… и прижавшихся к матери громко плачущих Ваню с Антошкой — малолетних, совершенно замечательных погодков. Я обнял их, внезапно и непоправимо осиротевших, в груди что-то перевернулось, и я не сразу понял, что сам плачу. Как всё дико, нелепо, трагически вышло… Хорошо, что рядом был Ульянов.

Приехав в отделение, мы ушли ко мне в кабинет и долго сидели в молчании. Его нарушил сотоварищ.

— Только не вздумайте себя казнить, — сказал негромко и решительно. — Вашей вины в этой беде нет. Нам объявили войну, Дмитрий Петрович. А на войне сплошь и рядом гибнут мирные люди. Я воевал, я знаю.

— Что делать, Кирилл Сергеевич? — вырвалось у меня.

— Что делать? Сначала на вашем месте пошёл бы я в церковь и поставил две свечки.

— Почему две?

— Одну за упокой души вашего погибшего товарища. Другую — во здравие Катерины Владимировны Князевой. Меня, само собой, это не касается, но ясно же, не проведи вы эту ночь с ней, быть бы вам на месте Уманского.

И верно… В каком морге сейчас остывал бы мой труп, не ответь Катя на поздний звонок? Или откажись она принять меня в гости на ночь глядя? Хоть так, хоть этак, девушка-ураган, сама того не зная, меня спасла. На это раз по-настоящему.

Без стука отворилась дверь кабинета, и на пороге собственной персоной возник Говоров. Было это неожиданно. Из-за своей корпулентности он предпочитал принимать подчинённых у себя, сидя в покойном кресле, а не навещать их на служебных местах. Мы с Ульяновым поднялись.

— Сидите, сидите, — разрешил начальник и грузно уселся на стул. Посмотрел на меня хмуро. — Что там стряслось, Дмитрий Петрович? На вас, вон, лица нет. Доложите по пунктам.

По пунктам и доложил.

Первое: убит мой сосед по дому.

Второе: убийство произошло поздним вечером — покойный засиделся на службе в своём департаменте.

Третье: убийцей, несомненно, является хромоногий, о чём свидетельствует характер нанесённой смертельной травмы.

Четвёртое: поскольку Уманский с убийцей заведомо нигде не пересекался, то, стало быть, хромой поджидал у дома не его, а следователя Морохина, который за убийцей охотится.

Пятое: убийство совершено по ошибке. Убийцу ввело в заблуждение сходство между Морохиным и Уманским. Позднее тёмное время ошибку усугубило…

Выслушав, Говоров засопел. Сопение начальника обычно сигналило либо о тяжёлом настроении, либо о глубоком раздумьи. Или о том и другом одновременно, — вот как сейчас.

— Это факты, Дмитрий Петрович, — сказал он наконец. — А как вы их трактуете?

Я посмотрел на него с некоторым недоумением. По-моему, тут всё было очевидно.

— Преступная организация опасается моей, так сказать, следственной активности, — пояснил я нехотя. — Был взят Бутылкин, вышли на след хромоногого убийцы… Бутылкина взорвали, убийца сменил место жительства — тут концы зачищены. Однако остаётся Морохин, который продолжает работать. Убрать его — значит существенно затруднить следствие и тем самым в значительной мере обезопасить себя. Вот меня и решили убрать. Возможно, с подачи Зарокова…

— Вполне вероятно, — согласился Говоров мрачно.

— Видимо, за мной была установлена слежка, — продолжал я. — Выяснили, где я живу и когда приблизительно возвращаюсь домой. Далее, Зароков даёт убийце моё примерное описание. Он же не знал, что в доме есть похожий на меня человек… Вот, собственно, и всё. — После короткой паузы добавил: — И, если разобраться, ничего сверхобычного в ситуации нет. Ещё недавно, во время революции, полицейских чинов в стране убивали сотнями. Да и теперь никто из нас не застрахован.

Сопение начальника стало устрашающим.

— Вот ведь сволочи… — произнёс он и выругался по матери. — Устроить охоту на моего следователя! Ну, Зароков… Хоть за шиворот бери и в одиночную камеру…

— А что мы ему можем предъявить? — ответил я вопросом на вопрос. — Переписку с убийцей? Отопрётся и глазом не моргнёт.

— Да знаю, знаю, — сказал Говоров с досадой. — Это я так, на эмоциях… Хорошо. Но, может быть, устроим у него негласный обыск? Что-то найдём в квартире?

Я пожал плечами.

— Попробовать можно, — произнес Ульянов с сомнением в голосе. — Хотя насчёт результата не уверен. Человек он явно опытный и вряд ли держит в квартире что-либо компрометирующее.

— Согласен, — поддержал я. — Пока, думаю, придётся ограничиться тщательной слежкой. Рано или поздно где-нибудь себя выдаст, проколется… Да! Надо составить ориентировку на хромого и раздать городовым по всей столице. Подробное описание внешности у нас есть.

— И продолжим наблюдение за надзирателями «Шпалерки», — добавил Ульянов. — За этими… как их там… Сидоркиным и Воробьёвым. Какая-никакая, а ниточка.

Говоров махнул рукой.

— Там, похоже, всё уже прояснилось, — сообщил он. — Мне час назад звонил начальник «Шпалерки» Пивоваров. Исчез Воробьёв.

— Воробьёв? — переспросил я. — Это который пьёт, вечно ворчит и жалуется на маленькое жалованье?

— Он самый. С утра не вышел на службу. Послали к нему домой, а там сказали, что он и дома не ночевал. Похоже, сбежал, мерзавец, от греха подальше…

Я кивнул.

— Вполне вероятно. С вашего разрешения, Аркадий Семёнович, я добавлю в ориентировку для городовых также Воробьёва. Описание внешности и приметы возьмём у Пивоварова.

— Но я бы ещё понаблюдал и за Сидоркиным, — заметил Ульянов. — Мало ли… А вдруг организация, чтобы обезопасить своего человека, просто убрала невиновного, на которого теперь падёт подозрение?

Говоров тяжело поднялся.

— Разумно, господа сыщики, — констатировал он. — Насчёт ориентировки и дальнейшего наблюдения согласен. И вот что ещё… — Задумался ненадолго. — Надо бы вам, Дмитрий Петрович, пока хромого не поймаем, сменить квартиру. Бережёного бог бережёт.

Я взглянул на него с удивлением. Забота, само собой, дело трогательное, но надо ли беречься до такой степени? Снаряды в одну воронку два раза не падают.

— А я думаю, что Аркадий Семёнович прав, — произнёс Ульянов. — Я вас приглашаю, Дмитрий Петрович. Поживёте пока у меня. Сами знаете, я человек одинокий, не стесните.

— Вот и славно,