Двойник с того света - Иван Иванович Любенко

щётка, растительность под курносым носом. Круглые роговые очки с треснутым правым стеклом и костюм с залоснившимися рукавами могли свидетельствовать о его скудном достатке, и даже золотая цепочка, свисающая из кармашка заношенного пикейного жилета, не говорила об обратном. «Вероятно, золотые часы достались в наследство. Не удивлюсь, если он уже не раз закладывал их в ломбард, а потом выкупал», – подумал про себя Ардашев. Этот господин спорил со стариком, сидевшим за столом напротив.

– А я вам говорю, достопочтенный Никанор Матвеевич, что Папасов – самый настоящий прохиндей. Вот так-так! И если бы не моя статья, перепечатанная всеми мало-мальски известными газетами, никто бы его не вывел на чистую воду. Жаль, что он скончался до суда. Сердце от стыда разорвалось. А то бы я выступил перед присяжными! Публика бы рыдала. Уж не сомневайтесь! Вот так-так! – выговорил он и, достав папиросу, прикурил.

– Сделайте одолжение, Африкан[80] Львович, подымите на свежем воздухе.

– Только из-за безграничного к вам уважения, – согласился Правдоруб, выходя из комнаты.

Клим поспешил следом.

– Я к вам, Африкан Львович, – проговорил Ардашев и пояснил: – Папасов умер не своей смертью. Его отравили. Сделал это тот же человек, от которого вам стало известно про муку с куколем.

– А вы, собственно, кто?

– Ардашев Клим Пантелеевич. По поручению полицейского управления Ораниенбаума участвую в расследовании смерти известного вам лица – Папасова Ивана Христофоровича.

– Предъявите ваши письменные полномочия.

– Да что там полномочия? Я вам покажу вам кое-что поинтереснее! Только вы должны обещать мне, что наш разговор не попадёт на страницы «Казанских вестей». Даёте слово?

– Не сомневайтесь, – доверительно прошептал газетчик. – Я умею держать язык за зубами.

Клим вынул из кармана второй экземпляр химического исследования образцов тканей и, развернув лист, передал его репортёру. Глаза последнего забегали по строчкам.

– Кто бы мог подумать? Вот так реприманд! – облизывая губы, воскликнул писака.

– В том-то и дело, – сдвинув сурово брови, проговорил Клим. – Вы должны помочь отыскать преступника. Как его зовут? Где он проживает? Чем занимается? Как вы с ним познакомились? Если вы не скажете, то навлечёте на себя подозрение в том, что являетесь сообщником убийцы. Вы это понимаете?

Корреспондент приложил руку к груди и заверил:

– Нет-нет! Я никакой не сообщник. В мой почтовый ящик бросили конверт с письмом, написанным печатными буквами. В нём называлось место, где находился склад с остатками муки, купленной Папасовым для голодающих. Говорилось, что мука заражена разными опасными болезнями. На следующий день всеми правдами и неправдами я сумел купить полпуда этой адской смеси. Она даже на вид была не похожа на обычную муку. Я отдал её на исследование в наш университет. А тут вдруг стало известно об отравлении крестьян. Выяснилось, что причина многих смертей – всё та же мука казанского кожевенного магната. Так и появилось моё разоблачение. Но к убийству Папасова я никакого отношения не имею. Честное слово!

– Что ж, тогда это меняет дело.

– Постойте-постойте, – задумчиво проговорил собеседник. – А что же, судебный следователь, который меня допрашивал насчёт муки, разве он не знает об убийстве фабриканта?

– Пока нет, но скоро и ему это станет известно. Честь имею!

– Надо же, какие дела творятся, – рассеянно пробубнил газетчик, глядя в спину Ардашева.

III

Обратная дорога не заняла много времени, и вот уже вместе с вдовой Клим оказался на главной улице Казани – Воскресенской. Экипаж остановился напротив гостиницы «Европейская» у двухэтажного дома с двумя вывесками: «Нотариус» и «Фотография Лекке». Студент едва успел помочь вдове сойти, как к коляске подбежал худосочный старикашка в цилиндре, с тростью и во фраке.

– Леночка, милая, как же так? Такое горе с Иваном… Сердце?

– Здравствуйте, Ипполит Матвеевич. Нет, его отравили.

– Как? Кто? – отступив шаг назад, удивлённо воскликнул старик.

– Пока неизвестно. Судебный следователь из Петербурга приезжал и даже нас с Ксенией допрашивал. Вот, Клим Пантелеевич, – она указала на Ардашева, – помогает полиции найти убийцу.

– Ардашев Клим Пантелеевич, – отрекомендовался студент.

– Александров Ипполит Матвеевич, – выговорил тот и вновь обратился к вдове: – Лена, я приехал к фотографу. Я сам назначил ему время. Банку для юбилейного альбома понадобилась моя физиономия. Вот я и договорился, чтобы без всякой очереди. Мне нужно бежать, – он щёлкнул крышкой золотого хронометра, – уже одиннадцать. Я могу вечером к тебе заехать? Надо же обсудить, как пройдут похороны, а заодно и расскажешь обо всём подробнее. Какая трагедия! – Он поднял глаза на вывеску нотариуса и спросил: – С завещанием приехала ознакомиться? Дело печальное, но нужное. От этого зависит твоё будущее, Леночка. Но мне пора. Вечером встретимся, хорошо? К которому часу подъехать? К восьми будет удобно?

– Да, вполне, Ипполит Матвеевич.

Когда банкир скрылся за дверью, Клим спросил:

– Это и есть тот самый знаменитый тесть вашего мужа по первому браку?

– Да. Насколько я знаю, он помог Ивану купить за бесценок какой-то кожевенный завод. С этого Иван и начал купеческую карьеру. – Она взглянула на Клима и спросила: – Зайдёте со мной?

– Лучше я вас подожду здесь.

– Как угодно, – кивнула Елена Константиновна и вошла в открытую студентом дверь.

Ардашев закурил. Кучер тем временем переставил коляску чуть дальше. Взгляд студента упал на стоящее напротив здание гостиницы «Европейская». Он вспомнил Волкова, предлагавшего его навестить, и подумал: «А ведь так и не сказал купчишка, зачем в Казань приехал. Папасову чуть ли не смертью угрожал, а теперь уверяет, что ни к забастовке, ни к пожару никого отношения не имеет. Что уж там говорить об убийстве? И в поезде с нами ехал, и на пароходе… И хитёр же! Назвал мне один номер каюты, а сам перебрался в другую. Он ведь и на палубе находился, когда перед окном вдовы голова появилась… Мог ли он её повесить? Вполне. Неужели он и есть Двойник?..»

Размышления прервал пистолетный выстрел, раздавшийся совсем рядом. Неожиданно из фотоателье выскочил человек с бритым подбородком и усами подковой. Размахивая руками, он пытался что-то прокричать, но голос сорвался, и он издал всего три слова:

– Полиция! Помогите! Убили!

Городовой, дежуривший в ста саженях, уже смотрел в сторону фотографического салона. Не дожидаясь прихода стража порядка, Ардашев первым вошёл внутрь. Входной колокольчик издал короткую трель. За Климом потрусил испуганный светописец.

Дверь в комнату была распахнута, и картина открылась ужасная. На стуле с высокой спинкой, прямо перед фотоаппаратом, сидел уже знакомый старикашка с удивлёнными глазами, полуоткрытым ртом и кровавой дыркой во лбу. Тёмно-красная струйка стекала по сорочке и фраку, образовав на полу небольшую лужицу. Руки покойника смиренно лежали на коленях. Студент обошёл труп.