Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

то пустые хлопоты… Вообще он как-то изменился — стал злиться по пустякам, а в глазах появился нервный блеск. Ссылаясь на необходимость составить опись архива Себрякова, часами просиживал в его кабинете, рылся в бумагах и явно что-то искал. А как-то раз удивил меня просьбой дать ему ключ от дома.

— Зачем он тебе? — спросила я с самым простодушным видом.

— Видишь ли, историческое общество торопит с описью архива. Надо как следует поработать, а ты не всегда бываешь дома. К тому же собираешься в Сестрорецк на неделю…

— Ну, так что ж? В доме будет Паша. Я предупрежу, что ты можешь приходить, когда тебе надо.

— Она тоже может уйти на рынок или по своим делам…

Я со смехом обняла его и принялась целовать.

— Не волнуйся, милый! — сказала нежно. — Всякий раз, когда ты решишь прийти, в квартире кто-то будет…

В общем, хоть и мягко, но отказала. Евгений отстал и выглядел при этом весьма недовольно. И чёрт с ним. Не хватало ещё, чтобы он мог войти в квартиру без спроса. Мало ли что у меня тут есть интересного и хорошего… Человек, который спит с женой лучшего друга, избытком порядочности не страдает. На сей счёт я не заблуждалась.

К тому же, как на грех, взяла расчёт Паша. Эту глупую деревенскую девку я не любила, но вынуждена была терпеть. В своё время её наняла ещё первая жена Викентия, и он за многие годы к Паше привык. А теперь, когда она уволилась, я вдруг почувствовала, как её не хватает. Словно без рук осталась… Евгений обещал найти новую служанку, но дело затягивалось. И я осталась в огромной пустой квартире одна, вздрагивая по ночам от любого шороха.

Немного развлекала Катя Князева, с которой мы вместе учились и дружили в Бестужевке. Девушка она была взбалмошная, однако умная и добрая. Узнав о смерти Викентия, она тут же приехала ко мне. Плакали, пили вино и чай, говорили обо всём на свете… С Катей, которая хорошо знала меня, можно было общаться более-менее откровенно. Потом она тоже приезжала, и всякий раз я ей радовалась, потому что после смерти родителей близких людей у меня не осталось. Разве что Евгений…

Но отношения с Евгением стремительно ухудшались. Он стал раздражительным, и даже постель перестала нас мирить, хотя, казалось бы, теперь для близости никаких преград не было. Ссылаясь на нездоровье, Евгений мной… скажем так… интересовался всё реже. И я даже задумалась, а не сменила ли я шило на мыло. В смысле Себрякова на Зарокова. Оба были историки, оба профессора, оба не молоды…

А накануне он вдруг начал расспрашивать, был ли у Викентия сейф или какое-то иное тайное место для хранения документов, денег, драгоценностей.

— Не было у него сейфа, — ответила я с удивлением. — Документы он хранил в столе или на подоконниках, деньги держал на счету в банке или в верхнем ящике стола, драгоценности есть только у меня.

— Вот, кстати, о банке… Может быть, у него был арендован банковский сейф? — допытывался он.

— Понятия не имею. Вряд ли. Он любил, чтобы самое важное всегда было под рукой… Да зачем тебе это знать?

Вопрос вырвался сам собой. Евгений отвёл глаза.

— Видишь ли, — сказал озабоченно, — в документах Викентия нашёл я заметки к новой книге. А рукописи нигде нет. Вот я и подумал…

Я буквально кожей чувствовала, что он лжёт. И почему-то мне стало зябко.

Что ему нужно? Не то ли самое, что я уже нашла?

Дмитрий Морохин

Известие о том, что хромоногий убийца исчез, начальник встретил со скрежетом зубовным и смотрел при этом на меня так, словно я лично уберёг преступника от засады.

— Что-то не складывается у вас это расследование, Дмитрий Петрович, — констатировал он холодно. — Бутылкина взорвали, убийца сбежал… Непорядок, батенька. Теряете хватку. Рановато вроде бы, а?

От лютой несправедливости упрёка я рассвирепел. Взрыв эмоций предотвратил мудрый Ульянов, мягко заметивший:

— Хватка здесь, надо полагать, ни при чём. Бутылкина разоблачил именно Дмитрий Петрович. Он же предлагал брать убийцу по горячим следам, и не он решил, что надо перенести захват на следующий день…

«А вы, Аркадий Семёнович!» — заорал я внутренне. Однако промолчал, ограничился тем, что вызывающе уставился на Говорова.

Развивать неудобную тему начальник не стал. Вместо этого он с грозным видом налил стакан воды, широким жестом опрокинул в рот и крякнул, словно выпил водки.

— Ладно, — сказал примирительно, вытирая усы. — Все хороши… Какие будут соображения по нашим дальнейшим действиям, а? Дмитрий Петрович, Кирилл Сергеевич?

Мы с Ульяновым переглянулись.

— Соображения дежурные, — сказал я со вздохом. — Остались две ниточки. Ведём плотное наблюдение за профессором Зароковым и тюремными надзирателями. Вы грозились направить в «Шпалерку» наших агентов…

— С утра поехали, — отрубил Говоров. — Правильно. Ждём. Докладывайте по мере поступления сведений. Свободны.

Вернувшись в кабинет, я сел за стол и тупо уставился в раскрытое окно. Ульянов посматривал на меня озабоченно. Не нравился ему нынче мой вид.

— Чем хандрить, давайте лучше чаю выпьем, — предложил он.

— А давайте, — откликнулся я. — Мне лишь бы не работать…

Это я, конечно, пошутил. С учётом ситуации сегодня особой работы не ожидалось. Поэтому Ульянов сказал, что поедет к себе на службу.

— Договорюсь с начальством о филёрах, — сказал он. — Чтобы уже с завтрашнего дня организовать наблюдение.

Это был отзвук вчерашнего разговора.

— Жесточайшее! — попросил я. — Чтобы муха тишком не пролетела!

Ульянов посмотрел с сомнением.

— На всякий случай спрошу ещё раз: вы уверены? — спросил осторожно. — Дело, если разобраться, непростое, в чём-то опасное…

— Уверен, — сказал я непреклонно. — Конечный результат гарантировать не могу, но и не проверить не могу тоже. Сами видите, как всё запуталось.

Проводив Ульянова, я сел разбирать старые бумаги. Дело нужное, порядок никто не отменял, а времени, как правило, на это не хватало. Просматривая документы, я подсознательно ждал, что вот-вот откроется дверь, и на пороге появится она — рыжая и прекрасная Катерина Князева. Привык я уже к её неожиданным появлениям… За какие-то полторы недели девушка-ураган без спроса вошла в мою жизнь и начала энергично в ней прорастать. Беда с этими эмансипэ…

Но Катя так и не появилась. Зато в самом конце дня вызвал