Виктор Тихомиров - ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ

— Почем батька Сталин, дядя?

— Рупь! — ответил инвалид, как отрезал.

— Дайте, — протянул подросток трешницу.

Дядя отсыпал два рубля сдачи, оба юбилейные, с Менделеевым. Совершив покупку, Федька направился к скамейке с Пашей. Подойдя, он сунул в рот, вынутый из кармана окурок и, изогнувшись, обратился к сержанту:

— Пацан нах, дай, бля, прикурить от огня.

— Второгодник? — осведомился Перец, — сирота?

— Чегой-то? — обиженно выпрямился подросток и икнул.

— А тогой-то, — отчеканил сержант, седлая велосипед, — только сироты и второгодники курят в детстве и матерятся! — с этими словами он резко натянул Федьке его кепку на глаза и оттопыренный нос.

Оказавшись временно в темноте, подросток вдруг сообразил, что это, пожалуй, тот самый милиционер, который фантастически дрался велосипедом, только в другой одежде. Тем более и велик знакомый тут же, при нем. Федька принялся лихорадочно стаскивать кепку, ожидая еще тумаков, но не дождался. Сорвав головной убор, он уж не обнаружил велосипедиста, плюхнулся на скамейку и подумал горько, что ведь он действительно маленький еще, и стать большим наверное можно не только куря и выпивая, а и по-другому, поступить, к примеру, наконец, все-таки в ФЗУ?

Паша тем временем, заехав за угол, притормозил и, развернувшись, продолжил наблюдение за студентом-инвалидом с более отдаленного расстояния.

Поторговав с полчаса, Дядя свернул товар и, вдруг ловко запрыгнул на «колбасу» проезжавшего трамвая, прижался щекой к вагонному номеру и, обо всем забыв, двинул далее, по своей надобности, наслаждаясь одновременно скорой ездой.

Заметим, что в те годы, когда еще не износились трамвайные рельсы со шпалами, трамваи гоняли, как угорелые, что и побуждало многих кататься на «колбасе» и гроздьями свисать из дверей в часы пик. Ведь, как справедливо заметил классик: «Какой же русский не любит быстрой езды?!» И это распространялось не только на досужее время, но и когда люди поспешали к своим рабочим местам.

Паша немедленно помчал следом, усиленным вращением педалей стараясь разогнать напавшую на него как будто из засады тугу — печаль.

Ленин, с высоты своего положения, смотрел ему вслед чугунным взором с глубокой грустью, будто догадываясь прозорливо, ввиду предстоящей переплавки, что хоть этот парень и сделан из менее прочных материалов, а проживет дольше.

42

В машине Ворон поскорее запустил мотор и резко рванул с места. Соня чувствовала, что ее охватил столбняк, и она никогда в жизни не решится повернуться к артисту, чтобы встретиться с ним взглядом. Ладони ее вспотели, сжались в маленькие кулачки, внутри которых поместились крохотные живые птички. Почему-то на этих воображаемых птичках и сосредоточилось все ее внимание.

— Не скрою, Соня, вы мне понравились, — заговорил Ворон раскатистым, сразу заполнившим все москвичовское пространство голосом, — ваше письмо… Вы, конечно, очаровательны! А я не настолько черств, чтобы… Но я так занят! Вы не можете себе вообразить. С утра до вечера на студии, по ночам — тоже самое…

Тут у Сони внезапно прошел столбняк, и птички упорхнули из рук. Возможно, это случилось оттого, что «москвич» исчез из поля зрения чугунного Ильича.

Соня обернулась к кумиру и буквально впилась глазами в дорогое лицо. Мало того, она осмелилась даже коснуться руки Ворона, держащей рулевое колесо. И глаза ее засияли, и приняли вид никому, кроме Ворона, никогда не открывавшийся.

— А все эти бездари, Соня, — вдохновенно продолжил артист, — откуда вам знать конечно, они ведь совершенно не имеют представления о работе с художником! Как вы понимаете, артисты — тоже художники, — назидательно пояснил он, ловко объезжая раскрытые канализационные люки, в каждом из которых копошились черные от грязи ремесленники в фуражках то, появляясь, то исчезая вместе со своими огромными разводными ключами.

— Однако, Соня, я решительно не знаю, куда мы едем? Просто кататься на машине, по моему, это разврат. Может в ресторан? — неуверенно предложил Ворон, с опозданием сообразивший, что денег у него в обрез.

Позавчера еще какие-то деньги были, но преферанс с друзьями тенора Свинопасова, совершенно выпотрошил его. У тенора все подозрительные какие-то субъекты водились в друзьях. Семен вообще как-то не подготовился к встрече с юной особой, не придумал даже куда повести девушку.

А подумать стоило, поскольку в своей небольшой квартирке Ворон такой развел, что называется, «бомжатник», что давно отчаялся навести порядок. Тем более повсюду разбросаны были дамские вещицы последней его жены актрисы Незвановой, с которой они, впрочем, моментально развелись, не прожив и полгода. Ворон и не появлялся почти в своем разоренном гнезде, ибо постоянно был зван в различные гости, ночевал где попало, плюс, разъезды по городам и весям на съемки. Словом, к себе никак было девушку не позвать.

Раиса, именно поэтому, как нельзя кстати пришлась со своим появлением и шикарным домом, где всегда была готова принять кинозвезду, чтоб окружить заботой и лаской. И денег, похоже, спрашивать никогда не собиралась.

— А давайте… — перебила его Соня, схватив за плечо, так что автомобиль изрядно вильнул, — мы поедем ко мне?! Едемте, я прошу вас! Вам понравится, правда, вот увидите! — пылко принялась она убеждать и без того согласного артиста. — Я с девочками договорилась, чтоб они в гости пошли. А потом еще в кино на последний сеанс, на две серии.

— Здорово! — пронеслось в голове Ворона, — стало быть надеялась все же, что явлюсь. — Извольте, это любопытно, — прогудел он, залюбовавшись собственным голосом, — пожалуй, можно и поехать. Куда прикажете рулить?

Соня тотчас, довольно толково принялась командовать движением, и вскоре они подъехали к огромному зданию с тяжелыми дубовыми дверьми.

Здание было общежитием крупного производственного объединения, с подселенными еще какими-то организациями и напоминало муравейник. Режим был строгим, но вахтеры отчаялись уследить за всеми, ибо поток мимо вахты не ослабевал во весь день.

Ворон и Соня прошмыгнули мимо дежурных без приключений, как раз злобные вахтеры прицепились к какой-то супружеской паре, не имевшей прописки, и очень были увлечены собственным расследованием подробностей чужой интимной жизни.

Телевидение еще только зарождалось, не было доступа к «мыльным операм» или сериалам, и общественное внимание испытывало лютый голод по информации о семейной и личной жизни окружающих. Жизнь в коммуналках все же не была полностью прозрачной, а лишь отчасти.

Человеку всегда важно узнать побольше о других, он тогда проживает и чужие жизни, то есть увеличивает общую протяженность своей, особенно если многого достигнуть не удалось, а тут, когда все происходит на твоих глазах, чужие достижения становятся и своими тоже. И возможность сравнения жизненных линий, разумеется, огромную имеет важность.