Энтони Хоуп - Царственный пленник

Вскоре в комнату вошел Фриц фон Тарленгейм. Я стоял у окна; оно было открыто, и я рассеянно перебирал куски цемента, еще недавно укреплявшего лестницу Иакова. Он кратко сказал мне, что король желает меня видеть; мы вместе перешли мост и вошли в комнату, в которой раньше жил Черный Майкл.

Король лежал в постели; доктор из Тарленгейма находился около него; он шепотом сказал мне, чтобы я долго не оставался у больного. Король протянул руку и крепко пожал мою. Фриц и доктор отошли к окну.

Я снял с пальца перстень короля и надел ему на руку.

– Я старался не обесчестить его, государь! – сказал я.

– Я не могу много говорить, – отвечал он слабым голосом. – Я выдержал большую борьбу с Зантом и маршалом – мы все сказали маршалу. Я хотел увезти вас с собой в Стрельзау и рассказать всем о том, что вы совершили для нас; вы бы стали моим лучшим и самым близким другом, брат Рудольф. Но они не захотели; они говорят, что надо скрыть тайну, если возможно.

– Они правы, государь. Отпустите меня. Мое дело здесь кончено.

– Да, оно кончено, и один вы могли окончить его таким образом. – Когда я снова покажусь народу, то отпущу себе бороду, а то я слишком исхудал за болезнь. Они не удивятся, что король так изменился лицом. Рудольф, я постараюсь, чтоб иной перемены они не заметили. Вы показали мне, как надо править.

– Государь, – возразил я, – я не должен слушать ваши похвалы. Только по милости Божьей я не оказался изменником, худшим, нежели ваш брат.

Он вопросительно взглянул на меня; но больной не ищет разгадок, и силы его истощились. Его взгляд остановился на кольце, данном мне Флавией. Я думал, что он спросит меня о нем; но он молча опустил голову на подушку.

– Не знаю, когда придется увидеться с вами! – сказал он тихо, еле слышно.

– Когда я могу быть снова полезным вам, государь? – отвечал я.

Его веки опустились. Фриц и доктор подошли. Я поцеловал руку короля, а Фриц увел меня. С тех пор я не видел более короля.

Фриц повернул не направо, по направлению к мосту, а налево, по лестнице и красивому широкому коридору.

– Куда мы идем? – спросил я.

Не глядя на меня, Фриц отвечал:

– Она послала за вами. Приходите потом к мосту. Я буду там ждать вас.

– Что ей надо? – спросил я, тяжело переводя дыхание. Он покачал головой.

– Неужели она все знает?

– Да, все.

Он открыл дверь, втолкнул меня в комнату и закрыл ее. Я очутился в маленькой, богато убранной гостиной. Сперва мне показалось, что я один, так как комната была слабо освещена двумя свечами, но вскоре разглядел женскую фигуру, стоявшую у окна. Я понял, что это принцесса; подошел к ней, опустился на колено и поднес к губам ее руку. Она не двинулась и молчала. Я встал на ноги, силясь разглядеть ее в сумраке, увидел ее бледное лицо и сияние ее волос и сказал, не отдавая себе отчета в своих словах:

– Флавия!

Она вздрогнула и оглянулась, потом кинулась ко мне и схватила за плечи.

– Не стойте, не стойте! Вы не должны стоять! Вы ранены! Садитесь сюда, сюда!

Она заставила меня сесть на диван и положила мне руку на лоб.

– Как горяча ваша голова! – сказала она, опускаясь на колени около меня, потом прильнула головой к моему плечу, и я услыхал ее шепот: – Дорогой мой, как горяча твоя голова!

Любовь ясновидяща и, благодаря ей, даже человек недальновидный понимает чувства любимого существа. Я пришел с намерением покорно просить прощения за свою прошлую дерзость, а вместо того сказал:

– Я люблю вас всей душой и всем сердцем!

Что смущало и огорчало ее? Не ее любовь ко мне, а страх, что я играл роль влюбленного, играя роль короля, и принимал ее поцелуи со скрытой насмешкой.

– Всей душой и сердцем! – повторил я, пока она прижималась ко мне. – С той минуты, как увидел вас в Соборе, для меня существует только одна женщина в мире – и никогда не будет другой. Но да простит мне Бог зло, которое я причинил вам.

– Они принудили вас к этому! – возразила она быстро и прибавила, поднявши голову и глядя мне в глаза. – Для меня не могло быть разницы, даже если бы я знала правду. Я люблю вас, а не короля! – она приподнялась и поцеловала меня.

– Я хотел сказать вам всю правду, – продолжал я. – Я начал говорить на балу в Стрельзау, когда Зант прервал меня. После этого я не мог, я не мог решиться потерять вас, пока, пока не было необходимости! Дорогая моя, из-за вас я едва не предоставил короля погибели!

– Знаю, знаю! Что нам теперь делать, Рудольф?

Я обнял ее и прижал к себе, говоря:

– Я уезжаю сегодня!

– Нет, нет! – вскричала она. – Не сегодня!

– Я должен ехать сегодня, пока меня не видели. Зачем вам желать, чтоб я оставался, разве…

– Если бы я могла уехать с вами! – прошептала она очень тихо.

– Господи! – сказал я резко, – не говорите об этом! – и я слегка оттолкнул ее от себя.

– Почему? Я люблю вас. Вы такого же благородного происхождения, как и король!

Тогда я изменил всему, чему должен быть верен. Я схватил ее в свои объятия и умолял, страстно и безумно, уехать со мной, вызывая всю Руританию на бой. Она слушала меня, глядя удивленными, ослепленными глазами. Но под ее взглядом мне стало стыдно, голос мой замер, и я замолк.

Она освободилась из моих объятий, встала и оперлась о стену, пока я сидел на краю дивана, дрожа всем телом и сознавая, какую подлость я совершил. Мы долго молчали.

– Я – безумец! – сказал я мрачно.

– Мне нравится ваше безумие! – отвечала она.

Она отвернулась от меня, но я заметил слезу на ее щеке. Я ухватился за диван, ища опоры.

– Разве любовь главное в жизни? – спросила она тихим, кротким голосом, который внес спокойствие даже в мое истерзанное сердце. – Если бы любовь была главное, я бы ушла с вами на край света; сердце мое в ваших руках! Но разве любовь главное?

Я не отвечал. Мне стыдно вспомнить теперь, что я не хотел помочь ей.

Она подошла и положила руку на мое плечо. Я взял ее руку в свою.

– Я знаю, что говорят, будто любовь главное. Может быть, для иных оно и так. О, если бы я была из их числа! Но если бы любовь была главное, вы бы предоставили королю умереть в тюрьме.

Я поцеловал ее руку.

– Честь связывает также и женщин, Рудольф. Мой долг – остаться верной моей родине. Не знаю, почему Бог позволил мне полюбить вас, но знаю, что должна оставаться здесь.

Я не отвечал; она замолкла на секунду, а потом продолжала:

– Я всегда буду носить на пальце ваше кольцо и вашу любовь в своем сердце. Но вы должны уехать, а я остаться. И вероятно придется сделать то, что для меня горше смерти.

Я понял, о чем она говорила, и вздрогнул, встал и взял ее за руку.