Полонез - Александр Григорьевич Домовец

то клянусь… святой девой Марией, господом нашим Иисусом Христом… клянусь, что я покончу с собой. Я после такого позора жить не стану.

— Да неужели?

— Но это не всё!

— Воскреснете и покончите с собой второй раз? — издевательски предположил Зых.

— Молчите!.. Клянусь всем святым, что прежде чем покончить с собой, я за себя отомщу. Убью вас без колебаний, как злейшего, ненавистного врага. Пулей, ножом, ядом — неважно. Вам после этого не жить, и в этом можете быть уверены!

Глядя на ослепительно прекрасную в гневе Беату с пистолетом в руке, Зых всей шкурой ощущал опасность. Пристрелит и глазом не моргнёт — решимости хватит. Тем более ненависти.

Дело не в пистолете. Пистолета он не очень-то боялся. Мало ли в него стреляли в дни восстания или во время партизанщины? В конце концов, сейчас можно прикинуться испуганным, уйти, а через неделю-другую улучить момент и добиться своего. Зыха душило вожделение. Сдерживать себя при виде прелестной девушки, живущей рядом и формально именуемой его женой, становилось день ото дня всё труднее.

Но он вдруг отчётливо понял, что Беата не лжёт. Чистая гордая душа не вынесет поругания. И душе этой не будет покоя, пока грязь насилия не смоется кровью обидчика. А значит, про Беату как про женщину лучше забыть.

Даже если она просто наложит на себя руки, а его не тронет, нельзя даже представить меру скандала и позора, ожидающую мужа, чья жена покончила с собой через считанные дни после свадьбы. Беату к тому же эмигранты любят и уважают… На репутации и политической карьере можно будет ставить крест. Ему просто никто не подаст руки́ — такую цену придётся заплатить за мимолётное удовлетворение страсти…

Решено, Беату, будь она проклята, он и пальцем не тронет. Она ему необходима в работе, не говоря уже о том, что после отъезда Лелевеля символизирует в Комитете его фигуру. Придётся терпеть. В конце концов, у него есть Агнешка. Правда, она дуется, но это ерунде. Женщина, изведавшая ласку Зыха, навсегда его…

Но вот что он сделает точно, так это причинит Беате боль. Страшную боль. Он знает, о ком она всё время думает. Этот человек должен исчезнуть.

— Прошу извинить, пани Беата, — с трудом произнёс Зых, нарушая затянувшееся молчание. — Насильно мил не будешь. Давайте забудем всё, что было сказано, и станем просто работать вместе. Это важнее всего. Я вас больше не трону, — обещаю. Довольны теперь?

— Нет, этого недостаточно, — ответила девушка, указывая на висевшее на стене распятие. — Поклянитесь святым распятием, что никогда больше не посмеете посягнуть на мою честь. Лишь тогда я согласна вас извинить и продолжить общую работу.

Зых повернулся к распятию. Вырезанный из тёмного дерева Иисус, уронив на плечо голову в терновом венце, исподлобья смотрел на него строго и скорбно.

— Клянусь, — выдавил Зых и медленно вышел из гостиной.

Сегодняшняя встреча с мсье Андре третья по счёту и самая результативная. Француз наконец-то принёс хорошую новость. Тьер (надо полагать, по согласованию с Луи-Филиппом) одобрил мой план действий, и теперь мы, сидя в карете, обсуждаем, как лучше приступить к его реализации. Но пока что придётся запастись терпением недели на три-четыре.

— Более-менее полная картина сложится к середине февраля, не раньше, — говорю собеседнику. — Примерно через четыре недели я должен раздобыть эти документы…

— Есть ли понимание, каким образом?

— Мысли на сей счёт пока смутные, — признаюсь откровенно. — Но так или иначе я их добуду. Без них вы со своей стороны не сможете действовать.

Мсье Андре хмыкает.

— То-то и оно, что не сможем. Вслепую такие дела не делаются. А впрочем… — Он наклоняется ко мне и, хотя мы одни (если не считать кучера на облучке), понижает голос. — Какого чёрта мудрить? Мы тут со своей стороны подумали и пришли к выводу, что возможен простой вариант.

— То есть?

— В определённый день по вашему сигналу мы оцепляем своими силами комитетский особняк. Быстро и чётко. Переворачиваем его наизнанку и находим то, что нужно. После этого уже приступаем к действиям…

— После этого уже будет поздно, — замечаю я.

— Почему же, мсье Пьер?

— Пока вы будете искать документы, а найдя, составите на их основании план действий, о вашем налёте будет знать весь Париж. В том числе те, кому об этом знать не надо. И попросту исчезнут. А кроме того…

— Что ещё?

— Вроде бы мсье Тьер на политического самоубийцу не похож.

Собеседник отодвигается и смотрит на меня внимательно. Убедившись, что я не шучу, он уточняет:

— Вы имеете в виду, что подобная акция привлечёт внимание прессы?

Я медлю, подбирая слова, чтобы не обидеть мсье Андре.

Удивительные люди французы… Легкомысленные, задиристые, нетерпеливые. Боевой задор скачет впереди здравого смысла. Уж на что был велик Бонапарт, но и тот как-то произнёс глупейшую фразу: «Надо ввязаться в драку, а там будет видно». И ввязался. И бежал из Москвы, сверкая пятками…

— Пресса — это само собой, — говорю терпеливо. — Но в конечном счёте правительство сотрёт в порошок не она, а палата депутатов. Хотите связаться с Лафайетом?

Мсье Андре невольно оскаливается, и ясно почему.

Герой американской Войны за независимость[26], один из отцов Французской революции, переживший и Робеспьера, и Наполеона, маркиз де Лафайет не зря считался великим. Его авторитет и влияние были непререкаемы, и за последние сорок лет во Франции не нашлось ни одного правителя, который бы с ним не считался. Луи-Филипп занял престол в решающей степени благодаря поддержке Лафайета. Сейчас бывший генерал американский армии заседал в палате депутатов Национального собрания, где был столпом оппозиции, и год назад возглавил французский общественный комитет в поддержку польского восстания. Так и назывался — «Польский комитет».

Лафайет до такой степени проникся эмигрантскими интересами, что публично ратовал за вооружённое выступление Франции на стороне восставших поляков против императора Николая. Это неопровержимо доказывает: былые заслуги маразму не помеха… Между прочим, маркиз несколько дней назад приезжал в наш особняк, чтобы проводить своего друга Лелевеля в провинцию, и публично обещал, что добьётся для того разрешения вернуться.

— Можете не продолжать, — нехотя говорит мсье Андре. — С оппозицией мы, разумеется, воевать не намерены.

— И я о том же, — подхватываю с энтузиазмом. Приятно, когда твои доводы влияют на собеседника. — На этом этапе у нас есть лишь один выход: действовать скрытно и тонко. Полицейская акция необходима, но позже.

— В таком случае теперь всё зависит от вас, — резюмирует мсье Андре. — Чем мы сейчас можем помочь? Людьми? Деньгами? Транспортом?

Отказываюсь с благодарностью, оговорив, правда, что если такая нужда возникнет, за