Агент вождя - Сергей Иванович Бортников

Скорее — наш человек. Белорусских, если можно так сказать, кровей. Но, как мне кажется, он давно не был на родине.

— Продолжай!

— Слушаюсь!.. Второй, тот, что сидел сзади, держал в руках подробную карту города, на которой хорошо был виден интересующий их объект.

— То есть они намеревались попасть в правительственный квартал?

— Я бы не ставил вопрос таким образом…

— Почему?

— Как ни странно, наше правительство их совершенно не волновало.

— Интересно, как ты пришёл к такому выводу?

— Так ведь они сами сказали, что приехали из Москвы, чтобы собственными глазами увидеть легендарный костёл иезуитов.

— Это что ещё за хрень?

— Архикафедральный собор Святого Имени Пресвятой Девы Марии…

— У нас даже таковой имеется?

— Да. Причём — в самом центре Минска.

— И зачем он им дался?

— Для изучения и дальнейшего научного описания. С целью включения этого шедевра архитектуры в списки некоего культурного наследия — так, во всяком случае, они объяснили мне свой интерес к нашему собору.

— А… Выходит, эти двое — ваши коллеги-учёные?

— Так точно. Религиоведы.

— Они и вправду на них похожи?

— Как вам сказать…

— Честно!

— Вам должно быть известно, что сегодня потомственных интеллигентов даже в нашей научной среде днём с огнём не найти. Сплошь и рядом — лица исключительно пролетарского происхождения. Или потомственные землепашцы.

— Разве это плохо?

— Хорошо. Только и ошибиться нынче немудрено.

— Ясно. Описать их можешь?

— Да. Тот, что за рулём, — приблизительно одного возраста со мной, — скуластый, с умными проницательными глазами. Второй — постарше и попроще будет… Лоб уже, плечи шире. Вот если б их поменять местами — вышла б картина маслом.

— Поясни.

— Водитель, хоть и моложе выглядит, с виду больше напоминает научного руководителя какого-то ответственного и важного научного проекта… А его товарищ, напротив, — вылитый трудяга с агитационного плаката первых пятилеток.

— Дальше что?

— Дальше? Я напросился в попутчики, мол, мне тоже в ту сторону… Они не возражали.

— Ты ничего не упустил?

— Нет. Да, кстати, я даже запомнил номер машины.

— Диктуй!

— Семьдесят три ноль два…

— А буквы?

— Буквы? Кажись, «АА»…

— Кажись или точно?

— Точно — две «а». Семьдесят три ноль два. На чёрном фоне.

— Такого номера не существует в природе — мы проверили. Как ты объяснишь такой феномен?

— Не знаю, — удивлённо пожал плечами Ярослав. — Я в этом не смыслю…

— Ладно… Считай, что нарком тебе поверил. Если вдруг встретишь случайно кого-нибудь из этих ребят, сразу звони мне в наркомат по прямому телефону.

— Договорились, Лаврентий Фомич.

— Номер помнишь?

— Естественно.

— Сам задержать злоумышленников лучше не пытайся — они могут быть вооружены.

— Понял…

— И на концерт не забудь прийти. С милейшей Ольгой Александровной.

— Спасибо. Постараюсь. Если не заставят остаться с Шуриком.

— А у тебя что, голоса в семье совсем нет?

— Почти.

— Плохо! Мужик должен быть главным в доме. Сказал — как отрезал. Остальные должны взять под козырёк и приступить к немедленному выполнению.

— Ваши б слова да моей Фигиной в уши…

— Кстати, почему она не стала менять фамилию?

— А зачем ей лишняя морока?

— Что ты имеешь в виду?

— Вот защищусь — и отпущу супругу на дальнейшую учебу — повышать, так сказать, квалификацию. А в уже имеющемся дипломе — другие данные. Придётся менять, а это целая проблема.

— Чудишь… Жена должна носить фамилию мужа. И на этом точка! Как я погляжу, ты только руками горазд махать, а как твёрдость характера проявить-продемонстрировать надо — так сразу в кусты. Не орёл, как говорят у нас на Кавказе, не мужик, а самый настоящий подкаблучник. Собственную бабу на место поставить не можешь.

— Просто не считаю нужным, товарищ старший майор. У нас в семье — полное равноправие.

— От такого равноправия одни проблемы в обществе…

— Вам не нравится линия, которую проводит партия большевиков? — не удержался от шпильки Ярослав.

— При чём тут наша партия? Поверь мне — красивую женщину можно удержать исключительно силой.

— Других вариантов нет?

— Нет! Любая супруга должна ежечасно, ежесекундно чувствовать за собой крепкую мужскую спину. И руку! Иначе она непременно сбежит к другому. При первом удобном случае.

— А нежностью, любовью, лаской заставить уважать себя нельзя?

— Не знаю… У меня так почему-то не получалось.

* * *

1 сентября 1939 года начался не только новый учебный год, но и… Вторая мировая война. Хотя современники о том вряд ли догадывались: речь шла исключительно о, как сейчас говорят, локальном германо-польском конфликте.

Пока…

Кстати, воинствующие поляки объявили о начале всеобщей мобилизации чуть ли не за полгода (22 марта 1939 года!) до нападения на них фашистов, с которыми «бедная овечка Польша» ещё в 1934 году подписала договор «О дружбе и ненападении».

(Да-да, точно такой же, как и ненавистный СССР, который, между прочим, совершил аналогичный шаг значительно позднее).

Тогда нашим западным соседям удалось поставить под ружьё до полутора миллионов человек. Из них наспех сколотили 39 пехотных и 11 кавалерийских дивизий, 3 горных и 2 мотомеханизированных бригады, на вооружении которых в то время состояло около 700 танков и 800 самолётов.

Не помогло!

Для полной оккупации страны, ранее не в меру бахвалившейся своей военной мощью, Гитлеру хватило и двух недель. Красная армия участия в разгроме Польши практически не принимала — Сталин ввел войска на ее территорию только 17 сентября, когда всё уже было решено.

Предлог для этого избрали самый благовидный: освободить (некоторые теперь берут это слово в кавычки!) белорусов и украинцев, проживающих в Восточной Польше от панского гнёта.

Сделать это предстояло силами всего двух фронтов: Украинского под командованием Семёна Константиновича Тимошенко и Белорусского под командованием Михаила Прокофьевича Ковалёва.

Они включали в себя 1,5 миллиона человек, 6191 танк, 1800 самолётов и 9140 артиллерийских орудий.

Жители белорусских городов и сёл, люто ненавидевшие польскую шляхту, поднимали народные восстания, как только узнавали, что Красная армия перешла западную границу.

Например, в Скиделе[6] бунтари захватили почту и полицейский участок, самих же правоохранителей просто разоружили и отпустили по домам.

Такая же участь постигла и солдат, находившихся в воинском эшелоне, застывшем неподалёку на железнодорожных путях…

Однако…

Спустя всего пару часов в город ворвались польские «жолнежы»[7], усиленные ротой гродненских жандармов, и сразу же с усердием принялись за «дело».

Три десятка восставших скидельчан были расстреляны без суда и следствия. Причём перед казнью над ними всячески издевались: вырывали глаза и языки, ломали пальцы рук и ног, били так, что на людях не оставалось живого места…

Более остальных досталось члену подпольного райкома Коммунистической партии Западной Белоруссии товарищу Лазарю Почимку. Ему отсекли уши, выкололи глаза, а