От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов

На протяжении всей конференции между делегациями Советского Союза и Чехословакии имело место самое тесное сотрудничество. С Масариком глава советской делегации (в начале конференции В. М. Молотов, а потом я) встречался чуть ли не ежедневно. Все беседы проходили в дружественной атмосфере. Точка зрения советской делегации по тому или иному вопросу, в частности о так называемом праве „вето“, всегда находила понимание и поддержку со стороны чехословацких партнеров».

В длинном списке противоречий союзников оказались страны, которые ранее были союзницами Германии, а теперь находились под той или иной степенью контроля Москвы.

Первой из них – по времени отпадения от гитлеровской коалиции – была Финляндия.

С первых дней Великой Отечественной войны Финляндия являлась надежным союзником Гитлера. Финские войска принимали активное участие в блокаде Ленинграда, в боях на Карельском перешейке. Как писал главнокомандующий Карл Густав Маннергейм, «эта поддержка переросла в братство по оружию. Несмотря на то, что длительное время мы избегали принимать участие в операциях, не соответствующих интересам Финляндии, отношения между двумя армиями были корректные».

В январе 1944 года советские войска пошли в наступление к югу от Ленинграда, 3 февраля дошли до места впадения Невы в Финский залив, а через несколько дней подошли к Псковскому озеру. Финны оперативно укрепляли оборону Карельского перешейка, туда перебрасывались танковая дивизия из-под Петрозаводска и З-я пехотная дивизия.

На Финляндию начали давить и американцы – дипломатически. 30 января госсекретарь Корделл Хэлл публично посоветовал Финляндии выйти из войны. В тот же день поверенный в делах США в Хельсинки передал ноту с призывом к финнам сделать шаги к достижению взаимопонимания с Москвой.

Президента Рюти вызвал Маннергейма в Хельсинки, чтобы оценить масштабы бедствия. «Я сообщил, что Германия, вероятнее всего, уже проиграла войну, – вспоминал Маннергейм. – А если наш противник сконцентрирует достаточные силы для прорыва фронтов, то он будет в состоянии это сделать. Президент сказал, что разделяет мою точку зрения. Рассматривая вопрос о возможности мирных переговоров, которые могли бы привести к разрыву отношений и военному конфликту с Германией, он спросил мое мнение о том, подчинится ли офицерский корпус приказам при любых обстоятельствах и станет ли воевать с любым противником. Я ответил, что совершенно в этом убежден».

Призыв к выходу Финляндии из войны прозвучал и в выступлении Рузвельта 16 марта. На следующий день финское правительство через Стокгольм обратилось к Москве с просьбой предоставить условия перемирия. В Кремле предложили начать очные переговоры. В СССР 25 марта отправились советник Паасикиви и бывший министр иностранных дел Энкель. Они вернулись с набором советских требований: признание за исходный пункт переговоров линию границы, установленную Московским договором 1940 года; немецкие войска должны быть выведены из Финляндии или интернированы в течение апреля; возместить СССР ущерб в размере 600 млн долларов, которые предлагалось выплатить товарными поставками в течение пяти лет. После нескольких дней колебаний правительство и парламент признали условия невыполнимыми, 18 апреля они были отклонены.

Но положение Финляндии – на фоне поражений немцев – становилось все более тяжелым. В мае Маннергейму поступили донесения о прибытии новых советских пехотных дивизий, артиллерийских и танковых соединений.

Четвертый сталинский удар – атака с 10 июня 1944 года на Карельском перешейке и в районе Ладоги – привёл к разгрому финских войск. 21 июля соединения Ленинградского фронта вышли к границе Финляндии и предоставили возможность действовать дипломатам.

Комиссия Ворошилова в это время уже готовила проекты капитуляции для каждого из союзников Германии. Представленные Молотову, они стали основой для будущих соглашений о перемирии с ними. Первым был готов проект для Финляндии.

Сторонник войны до конца президент Рюти 28 июля 1944 года прибыл в Ставку, чтобы сообщить Маннергейму о своем намерении уйти в отставку и уговорить его занять пост главы государства. «На этот раз я решил, что обязан испить эту чашу горечи…», – напишет Маннергейм. 4 августа парламент единогласно избрал его президентом. При этом он оставался и Верховным главнокомандующим. Пост премьер-министра был вручен верховному судье Антти Хакзелю, бывшему министру иностранных дел и послу в Москве.

В Финляндию 17 августа прилетел фельдмаршал Кейтель, чтобы, как писал Маннергейм, «от имени Гитлера поздравить в связи с возложением на меня функций главы государства. На самом деле намерением Гитлера было в последнюю минуту попытаться удержать нас от выхода из войны». Оба темнили как могли. «Общий тон высказываний фельдмаршала Кейтеля выражал оптимизм, проявление которого входило в его задание». Маннергейм прямо не говорил о предстоявшем предательстве союзника.

«Шаг, который мы вынуждены были сделать, был очень болезненным, но выбора у нас не было», – сокрушался он. 25 августа в адрес советского посла в Швеции Александры Коллонтай был направлен официальный запрос об условиях начала мирных переговоров. Ответ пришел оперативно: Финляндия должна немедленно разорвать отношения с Германией и потребовать от нее освободить в течение двух недель финскую территорию от немецких войск. Если немцы будут сопротивляться, их следовало интернировать. Сообщалось, что эти условия были согласованы с Лондоном и Вашингтоном.

Финское руководство 2 сентября дало согласие и направило послу Германии в Хельсинки ноту о разрыве дипломатических отношений и с требованием к немецким войскам покинуть Финляндию в течение двух недель. Этот демарш Маннергейм сопроводил прочувствованным письмом фюреру: «В данный момент, когда речь идет о решении труднейших задач, я чувствую потребность информировать Вас о том, что пришел к убеждению, что необходимость спасения моей страны накладывает на меня обязанность найти быстрый выход из войны.

Неблагоприятный ход мировой войны во все большей мере ограничивает возможности Германии предоставлять нам помощь в моменты наивысшей необходимости, а таких с большой вероятностью следует ожидать…

Наши дороги вскоре, вероятно, разойдутся. Но память о наших немецких товарищах по оружию останется жива. В Финляндии немцы, можно с уверенностью сказать, не были представителями чужой державы, но соратниками и товарищами по оружию… Хочу Вас заверить, что на протяжении минувших нескольких лет не произошло ничего такого, что дало бы нам повод смотреть на немецкие войска как на агрессоров и угнетателей…

Я считаю своей обязанностью вывести мой народ из войны. Вашего оружия, так щедро нам предоставленного, я не могу использовать и не использую добровольно против Германии. Я выражаю надежду, что Вы, даже если и не одобрите моего письма, так же как я и все финны, пожелаете предпринять все усилия для того, чтобы разрыв существовавших до сих пор отношений прошел без каких-либо обострений».

4 сентября 1944 года Финляндия объявила о прекращении огня, а через три дня в Москву прибыла полномочная делегация во главе с