Пылающий берег (Горящий берег) - Смит Уилбур

На минуту он отпустил ручку управления, наклонился вперед, поддерживаемый ремнями, и пощупал у себя за спиной. Обнаружил еще одно пулевое ранение: в трех дюймах от позвоночника и чуть выше поясницы. Выходного отверстия не было. Пуля сидела внутри, в животе нарастало ощущение набухания и растяжения по мере того, как брюшная полость наполнялась кровью.

Машина стала заваливаться на крыло, и Майкл схватился за ручку управления, чтобы выровнять ее, но эта простая операция потребовала много времени. В пальцах будто покалывало иглами, и было очень холодно. Реакция замедлилась, так что каждое движение, даже самое маленькое, давалось с усилием.

Тем не менее боли не было, чувствовалось только распространявшееся вниз от поясницы к коленям онемение. Майкл убрал большой палец, чтобы проверить, как рана в бедре, и немедленно оттуда брызнула сильная струя яркой крови, похожая на перо фламинго, и он поспешно перекрыл артерию снова и сосредоточился на управлении.

Долго еще до Морт Омм? Попытался вычислить, но мозг работал медленно и путанно. Девять минут от Кантена, сколько уже он летит? Повернул руку, чтобы были видны часы. Обнаружил, что ему, как ребенку, приходится считать деления на циферблате.

«Нельзя выходить из облаков слишком скоро: они будут поджидать меня». Циферблат часов расплылся перед глазами.

Серебристые облака заволновались вокруг, и возникло чувство, что он падает. Майкл уже склонился было к ручке, чтобы воспрепятствовать этому, но выучка заставила сдержаться и проверить пузырьки в стеклянных трубочках искусственного горизонта: они все еще были расположены на одной линии.

— Сантен, — вдруг произнес он, — сколько сейчас времени? Я опоздаю на свадьбу. — Почувствовал, что паника проступает сквозь болото его слабости и крылья тьмы еще сильнее бьются перед глазами.

— Я обещал ей. Я поклялся! — Проверил часы. — Шесть минут пятого — этого не может быть. — Подумал, что сходит с ума. — Чертовы часы врут! — Он терял чувство реальности.

СЕ-5а вырвался из слоя облаков сквозь один из разрывов. Майкл быстро поднял руку, чтобы защитить глаза от света, а затем оглянулся вокруг.

Он находился на верном направлении, узнал дорогу, железнодорожную линию и летное поле в форме звезды между ними. «Еще шесть минут лета». Вид земли вернул ощущение реальности. Посмотрел наверх. Там увидел немцев, кружащихся, как стервятники над добычей льва, и ожидающих, чтобы Майкл появился из-за облаков. Они заметили самолет и начали поворачиваться на своих радужных крыльях, но он снова погрузился в облака, и холодные влажные складки обволокли его, скрыли от жестоких глаз противника.

— Я должен сдержать свое обещание, — пробормотал Майкл. Потеря контакта с землей запутала его, голова закружилась. Он дал СЕ-5а медленно опуститься через слой облаков и опять вылетел на свет. Под ним была знакомая местность, гряда холмов и линия фронта остались далеко позади, а впереди — лес, деревня и церковный шпиль, такие мирные и идиллические.

«Сантен, я возвращаюсь домой».

И страшная усталость навалилась на Майкла, ее огромная тяжесть, казалось, душила, вдавливала его в кабину.

Он с трудом повернул голову и увидел шато. Розовая крыша была маяком, непреодолимо притягивавшим к себе, нос самолета развернулся к нему, казалось, сам по себе.

— Сантен, — шептал Майкл. — Я иду… подожди меня, я иду. — И темнота сомкнулась над ним, так что ему показалось, что он, падая, отступает по длинному туннелю.

В ушах шумело, и это было похоже на шум морского прибоя, который слышится в раковине, и Майкл изо всех оставшихся сил старался увидеть сквозь тьму в этом все более сужавшемся туннеле ее лицо и услышать сквозь шум моря ее голос.

— Сантен, где ты? О, Господи, где же ты, моя любовь?

Сантен стояла перед тяжелым зеркалом в раме из орехового дерева, покрытого позолотой, и смотрела на свое отражение темными серьезными глазами.

— Завтра я уже буду мадам Мишель Кортни, — торжественно произнесла она, — и больше никогда Сантен де Тири. Разве это не значительная мысль, Анна? — Дотронулась до своих висков. — Как ты думаешь, я буду себя чувствовать по-другому? Конечно же, такое важное событие наверняка изменит меня.

— Очнись, дитя, — ткнула ее в бок Анна. — Еще так много нужно сделать. Времени мечтать нет. — Она подняла объемистую юбку и накинула ее Сантен через голову, затем, стоя сзади, застегнула пояс

— Интересно, Анна, смотрит ли сейчас мама? Интересно, знает ли, что я — в ее платье, и рада ли за меня?

Анна заворчала в ответ, опускаясь на колени, чтобы проверить оборку. Сантен разгладила на бедрах нежные старинные кружева и прислушалась к приглушенному звуку мужского смеха, доносившегося из большого салона этажом ниже.

— Я так счастлива, что генерал смог приехать. Разве он не красавец, Анна, совсем как Мишель? А эти глаза… Ты обратила внимание, какие у него глаза?

Анна снова заворчала, но на этот раз более выразительно, на мгновение руки замерли, когда подумала о генерале.

«Да, вот это — настоящий мужчина», — сказала она себе, глядя, как Шон Кортни появляется из «роллс-ройса» и подходит к парадной лестнице шато.

— Он так великолепно выглядит в форме и с наградами, — продолжала Сантен. — Когда Мишель станет старше, я буду настаивать, чтобы он отрастил такую же бороду. Такой внушительный вид…

Снизу послышался новый взрыв хохота.

— Они с папой понравились друг другу, тебе не кажется, Анна? Послушай-ка их!

— Я надеюсь, что они оставят немного коньяку для гостей, — раздраженно ответила Анна и тяжело поднялась на ноги, затем в сомнениях остановилась, держа руку на пояснице и обдумывая внезапно пришедшую в голову мысль.

— Нам, наверное, нужно было бы поставить на стол голубой дрезденский сервиз, а не сервиз севрского фарфора. Он бы лучше смотрелся рядом с розовыми розами.

— Тебе бы подумать об этом вчера, — быстро вмешалась Сантен. — Я не собираюсь всем этим заниматься снова.

Обе проработали весь предыдущий день и большую часть вечера и ночи, чтобы возродить салон, закрытый с тех самых пор, как уехали слуги. Шторы пропитались пылью, словно мукой, а высокие потолки были так утканы паутиной, что сцены из мифологии, украшавшие их, почти скрылись от глаз.

Они закончили уборку с покрасневшими глазами и чихая, а потом принялись за чистку потускневшего и в пятнах столового серебра. Затем пришлось вымыть и вытереть каждый предмет красно-золотого севрского обеденного сервиза. Граф, многословно протестовавший («Ветерана битвы при Седане и служаку армии Второй империи принуждают работать словно простого слугу!»), был силой мобилизован на помощь.

Наконец все сделано. Салон опять в своем великолепии, паркетный пол из хитро пригнанных и украшенных деревянных кусков блестел, натертый воском, нимфы, богини и фавны танцевали, прыгали и преследовали друг друга по всему куполу потолка, столовое серебро сияло, а первые из взлелеянных Анной оранжерейных роз горели при свечах подобно огромным драгоценным камням.

— Нам следовало сделать еще несколько пирогов, — беспокоилась Анна, — у этих солдат аппетит как у лошадей.

— Они не солдаты, они летчики, — поправила ее Сантен, — и у нас достаточно еды, чтобы накормить всю союзную армию, а не только одну-единственную эскадрилью… — Она остановилась посреди фразы. — Анна, слышишь?

Анна вразвалку подошла к окну и выглянула на улицу.

— Это они! Как рано! — Грузовик грязно-коричневого цвета с чопорным стародевическим видом на высоких узких колесах еле двигался по длинной, посыпанной гравием подъездной аллее; его кузов был заполнен офицерами эскадрильи, которые не находились на дежурстве. За рулем сидел адъютант с зажатой в зубах трубкой и с неподвижным и испуганным выражением на лице, направлявший машину по неровному пути от одного края широкой аллеи к другому, громко поощряемый и одобряемый пассажирами.

— Ты заперла кладовую? — тревожно спросила Анна. — Если это дикое племя найдет еду прежде, чем мы будем готовы ее подать…