Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова

Однако в тот день мне шагалось легко. Правая моя рука не дрожала и была сильной, как рука вольного боотура-удальца. Она крепко сжимала костыль. В левой же руке я несла авоську с подарками, горсть карамелей в ярких фантиках – для бабушки. Банку мочёной морошки – для того, другого, человека. Обеим моим ногам также хвалу воздаю. Ни одна из них меня не подвела, не оступилась, не изнуряла меня невыносимой болью. Птицей-поползнем, ловким, быстрым, красивым, взбиралась я на вершину холма, где в своём чум-утэне[28], который Осип почему-то называл тордохом, жила моя родная госпожа-бабушка, родная, единственная и самая добрая. Мужа госпожи-бабушки, Осипа, я дедушкой не считала. Он был чем-то вроде нашей прислуги или преданного мажордома. О таких стариках я читала в переводах английских книжек, которые я брала в библиотеке Амакинской экспедиции. Осип называл геологов чудаками потому, что, не имея на всех хороших зимних домов (некоторые геологи из года в год зимовали в палатках), они всё же располагали довольно обширной библиотекой и берегли её рачительней собственных жилищ. Столько книг! Читать – не перечитать! Несколько сотен томов, и я прочла их все. Особенно меня интересовали книжки по геологии, но и беллетристикой я тоже увлекалась.

Итак, муж моей госпожи-бабушки Осип вовсе не является моим дедушкой. Но настоящий дедушка у меня тоже есть. Нелюдим и неразговорчив, он без веских на то оснований не показывается людям на глаза. Горожан и жителей крупных посёлков особенно не любит. Меня же привечает более остальных. Позволяя любоваться своей мощью, он едва ли не каждый день беседует со мной. Никто из живущих не может сравниться с ним в остроумии. Сколько песенок и сказок я узнала от него!

Вот и сейчас, незримый для иных, он сопровождает меня к чум-утэну госпожи-бабушки. Мы следуем по тропинке след в след. На этот раз он рассказал мне историю о боотуре Кодакчоне – пешем воине, путешествовавшем по трём Сивир-землям, верхней, средней и нижней, рядом с Кеян-землёй. На окраине Кидан-земли Кодакчон встретил красавицу Монгукчон, на которой женился. Да-да! Господин-Эhэкээн[29] часто называет меня Монгукчон и не первый раз предрекает мне встречу с женихом.

И то правда! У нынешней необыкновенной легкости моего тела есть одна важная причина. Нынче мне приснился замечательный сон о черноволосом и черноглазом печальном юноше – путешественнике между землями. Однако юноша из сна не слишком-то похож на легендарного Кодакчона. Мой принц из сновидения прибыл в наши края из очень дальних мест. Верхняя Сивир-земля, обиталище Годового Быка, тоже очень далека, но мой принц не эвенк, он из Москвы!

Я так торопилась влезть на холм, так хотела поскорее увидеть суженого, что несколько раз едва не упала. В таких случаях господин-дедушка ругал меня, призывая к осторожности. Падение – для меня большая беда, очень-очень трудно самой подняться на ноги. И господин-дедушка в таком деле мне не помощник, потому что и сам стар и неловок.

Наконец, в изнеможении сил я выбралась на вершину холма, на благословенное, открытое всем шестнадцати ветрам место процветания под рукотворным куполом благоденствия, возведённым искусством моей госпожи-бабушки. А вот и её островерхое жилище и её корова. Суженный прохаживается возле входа в чум-утэн. Точно такой, как во сне, – высокий, черноволосый, косая сажень в плечах – и очень грустный.

«Будь вежлива и деликатна с ним, – услышала я голос господина-дедушки. – Не уподобляйся глупому оленю Осипа, который лягнул почётного гостя. Этот человек посвятил юность постижению различных наук и обладает отменным здоровьем. Ах, если бы не глупый олень, которого и заколоть не грех! Но этот человек необходим нам для важных дел».

Важный гость долго не замечал меня, погруженный в какие-то грустные мысли. Он стоял, растерянно озираясь. На лице его лежали тени усталости. Ему бы присесть или прилечь, но занять скамейку бабушки он не решается, а под слоем мха таится вечная мерзлота, готовая проглотить любого, доверившегося ей.

Он размышлял, а я тем временем подбирала правильные слова – очень уж мне хотелось понравиться учёному гостю. Наконец, я решила сослаться на бабушку, что я и сделала без промедления:

– У вас, в больших городах, люди ходят загривком вперёд, а лица у них на затылке. Так говорит бабушка Аграфена. Но вы не такой. У вас лицо спереди.

Услышав мой голос, суженый тотчас обернулся ко мне, да и застыл, поражённый. Минуты падали водопадом со скалы. Смущённая его смятением, я молча ожидала хоть какого-нибудь ответа. Неловкость разрешила моя госпожа-бабушка.

Полог чум-утэна откинулся, и моя любимая явилась из полумрака своего жилища на яркий солнечный свет. Впечатляющий её выход, как обычно, сопровождался перезвоном её многочисленных украшений. Обе собаки следовали за ней с самым миролюбивым видом. Сказать по чести, я так и не смогла избавиться от страха перед собаками. Наверное, я выгляжу такой же смешной, как наш городской гость, с опаской посматривающий на бабушкину корову, в то время как на самом деле ему следовало бы бояться сопровождавшего меня повсюду дедушку.

– А вот и моя дочка пожаловала, – проговорила бабушка. – Посмотри-полюбуйся, какая она у меня красавица! Как прослышала о твоём приезде, тут же достала из шкафа лучшие наряды и украшения. Мы, как видишь, живём в глуши. Гостей видим редко. Тем более из Москвы.

– Ах, Москва! – не удержавшись, воскликнула я.

Левая рука моя ослабела и выпустила витую ручку авоськи, но госпожа-бабушка подхватила подарки, не дав банке с мочёной морошкой разбиться. В то же время она зорко следила за зарослями, в которых скрылся господин-дедушка.

– Он не выйдет. Не волнуйся, – успокоила я бабушку, а та уже подсунула под меня свою скамейку, заставила меня усесться и даже оправила на мне платье.

– Это Мира. Она не только красива. Мира знает наизусть много сказок и готова рассказать их тебе, – проговорила бабушка, улыбаясь.

Она польстила мне. Какая там моя красота! На самом деле нет ничего на свете краше улыбки госпожи-бабушки.

* * *

Осип помнит бабушку молодой. Ах, как она танцевала тогда! А как пела! Её таланты не иссякли и сейчас. Мелодичный грохот её бубна, звон её ожерелий, обаяние её голоса и движений чаруют и сейчас. Когда она танцует, я впадаю в некое подобие транса. Искалеченные болезнью конечности перестают болеть. Я забываю о