Сбежавший из вермахта - Михаил Николаевич Кубеев

городом и взяли курс на Берлин. Сирена стала стихать. Отбой. Бежать в бомбоубежище не надо. Все облегченно вздохнули.

– Может быть, не стоит тебе ехать? – тревожно спросила мать. – Останься дома, пережди.

– Не волнуйтесь, все обойдется. Мне обязательно надо побывать в Бабельсберге. Там и сейчас снимается кино. Люди хотят отвлечься. После войны я хочу работать там, хочу снова появиться на экране. Война ведь когда-то кончится. – Он посмотрел на грустные посерьезневшие лица отца, матери, обнял обоих. – Я хочу вернуться живым и здоровым, поэтому подумаю над твоими словами, отец, – сказал он. – В них есть смысл. И если я… – он недоговорил. – Ты будешь доволен?

Отец тотчас закивал головой.

– Тогда не доверяйте официальным сообщениям. Не верьте никому и ждите.

Мать прислонилась к его плечу.

15. Потсдамская история

Бабельсберг почти не изменился. У будки охранника его остановили, проверили документы, спросили, куда направляется. Он объяснил. Впереди – прямая мощеная аллея, по бокам – старые подстриженные липы, слева и справа двух-трехэтажные здания-виллы с черепичной крышей, припаркованные легковые автомобили. И ни одной души. Где тут отыщешь павильон номер семь? И дальше студию «Фогель». Где тут снимают остросюжетный романтико-любовный фильм «Я буду ждать тебя», в котором ему предлагают роль офицера, лейтенанта? Ходить так и спрашивать? Не посидеть ли для начала в скверике?

Первый раз в Бабельсберг он приехал вместе с Блюмхен. Это было еще до войны, ровно пять лет назад, осенью 1938-го. С того времени он снялся в трех полнометражных художественных фильмах. Прекрасное было время. И в «Deutsche Wochenschau»[6] его показывали, и на афишах появлялось его имя…

Бабельсберг – удивительный киногород. В нем все подчинено только одному – созданию веселых жизнерадостных фильмов, за исключением героических и исторических. И все люди, работающие в Бабельсберге, особые, они связаны с производством этого чарующего миража, усыпляющей галлюцинации, сладкого дурмана. Их боготворят все слои общества. Одним словом, как говорила его подружка Блюмхен, Бабельсберг – это немецкий Голливуд.

Блюмхен зародила в нем сильнейшую тягу к кинематографу. Благодаря ей, он пересмотрел массу фильмов и среди них такие известные, как немой кошмарный «Носферату» про вампиров, перекошенный во всех перспективах «Кабинет доктора Калигари», слащавый «Голубой ангел» с Марлен Дитрих, романтико-любовный «Человек-вулкан» с Густавом Грюндгенсом и Хансом Альберсом. Стать бы с ними в одну шеренгу…

Германскому кинематографу страшно повезло, что Гитлер оказался большим любителем мелодрамы и почитателем красивых томных актрис. Они в Берлин слетелись со всех концов земли. И засияли звезды немецкого киноэкрана – датчанка Аста Нильсон, венгерка Марика Рёкк, англичанка Лилиан Харви, русская Ольга Чехова, чешка Лидия Баарова, полька Пола Негри, шведка Цара Леандер, немного разбавленные истинными немками – Ренатой Мюллер и Магдой Шнайдер. Все приезжие звезды говорили с заметным акцентом, но это никого не смущало, скорее забавляло. Их приглашали на официальные приемы, за ними посылали шикарные автомобили лучших марок «Mercedes», «Opel Admiral», их принимали, как самых высоких гостей. В имперской канцелярии Гитлер, большой любитель всякого рода церемониалов, в нетерпении прохаживался по ковровой дорожке. Он ждал, когда распахнутся двери и в зале появятся те самые, которые так соблазнительно выглядели на экране. Он вежливо склонял голову, целовал им ручки. Перед ними расшаркивался хромоногий Геббельс и сверлил глазами каждую, с какой ему еще переспать. И мелодрама выдвинулась на первый план…

Немецкая киностудия в Бабельсберге, после Голливуда заняла второе место в мире по производству фильмов – свыше ста картин в год. Правда, по качеству, по жанровому разнообразию, по творческому исканию – не все были на достойном уровне. И все же никто в Европе не мог сравниться с той массой кинопродукции, которая ежегодно выпускалась в Германии. Режиссеры, сценаристы, актеры создавали немецкому населению вторую – радужную, увлекательную и пьянящую – жизнь.

Итак, он настроился.

Эрих встал и твердым шагом двинулся по главной аллее. Впереди толпа людей перегородила перекресток. Он сразу понял, идет съемка кинофильма. Поднявшиеся вверх декорации изображали Древний Рим, Форум, императорский дворец Палатин, на ступеньках к нему, одетые в тогу, собирались сенаторы, как на подбор одинаковые: немолодые, лысоватые, седые, полные. На площади стояли запряженные боевые колесницы, возле них крутились легионеры, преторианцы.

– Что снимают? – шепотом спросил Эрих у одной молоденькой фрейлейн.

Она повернулась и шепотом произнесла:

– Комедию про императора Нерона, который решил поставить в Риме оперное представление. Очень смешная и музыкальная.

И тотчас собравшиеся «сенаторы» вытащили листки бумаги и, подглядывая в них, запели. Дирижировал самый толстый, рыжий, в тоге и с лавровым венком на голове. Очевидно, император Нерон.

Эрих снова наклонился к уху фрейлейн и спросил:

– Извините, вы случайно не знаете, где павильон номер семь? Меня интересует студия «Фогель».

– О, это совсем недалеко отсюда, идите прямо по главной аллее до студии «УФА», вы ее сразу узнаете, круглое здание с башней, наверху эмблема, сверните направо и метров через сто увидите двухэтажную виллу с балконом.

Через десять минут Эрих был на месте. На входе его остановили. Пришлось снова показывать письмо, солдатскую книжку, отпускные документы. Все дотошно проверили, прочитали и записали. В производственном отделе, где сидели три женщины, когда он назвал имя фрейлейн Кнопф, на него посмотрели с удивлением. Смущенно помолчали, потом вежливо ответили, что фрейлейн Гизела Кнопф давно у них не работает. Ее деятельность посчитали несовместимой с требованиями немецкого кинематографа. Она скрывала свое происхождение. Неарийка. И студия «Фогель», как не отвечающая интересам рейха, больше не существует.

– Странно, – невольно вырвалось у него. – Как же так, фрау Кнопф прислала мне письмо с просьбой прибыть на съемки фильма, а ее уже нет…

Он протянул письмо. Сидевшие женщины взглянули на него без тени сочувствия.

– А вы обратили внимание на дату, когда оно было отправлено?

Эрих смутился и посмотрел. И тут до него дошло. На стертом штемпеле едва проглядывала дата: 23 мая 1943 года. Он опоздал ровно на шесть месяцев.

– А сейчас какое? На календаре 23 ноября 1943 года, вторник.

– Да, все понял, извините, не разглядел. Это моя ошибка.

Не повезло. Полный разочарования Эрих вышел на улицу. Он впервые напрямую столкнулся с фактом отстранения от должности по национальному признаку. В душе остался неприятный осадок. Что делать? Возвращаться несолоно хлебавши? А не посидеть ли ему в артистическом ресторане. Почему бы нет?

Ресторан «Schauspieler» был открыт, но на веранде не обслуживали. Он вошел в полутемный зал, сел за тот самый столик, где когда-то сидел вместе с Блюмхен, заказал рюмку коньяка, выпил, заказал другую, стал осматриваться. Все выглядело, как и прежде: деревянные стулья с высокими спинками. Только свечи не горели, их