Женщина-рыцарь. Самые необычные истории Средневековья - Брезгам Галинакс

житейское, а настоящее колдовство идёт от башни. Тот мой кум, который глухой, однажды собственными глазами видел, как на море у замка сел лебедь, встрепенулся, обрызгал себя водой, и превратился в такую красавицу, что в целом свете подобной не сыщешь. А надо вам заметить, что кум на женщин просто глядеть не мог: он был женат шестнадцать лет, и супруга ему досталась, не приведи господи! Шальная баба, прости меня, Симеон-молчальник, за злословие, но в нашей деревне вам об этом любой скажет. Уж как она им помыкала, – кумом, конечно, не Симеоном, – уж сколько он с ней горя познал, сколько от неё вытерпел! Говорят, он и глухим от всего этого сделался: не мог больше слышать, как она его ругает, вот и оглох. В конце концов, она от него ушла, – так наш кюре брак расторгнул, хотя никогда эдакого не делает, и еще прибавил, что когда она попадёт в ад, туго там придётся нечистой силе, сам сатана не выдержит этой женщины и сбежит из преисподней.

Мудрёно ли, что после такой жены кум потерял всякий интерес к бабам, спрашиваю я вас? Но стоило ему увидеть красавицу-лебедь, как он сразу в нее и влюбился, старый пень! Голоса её кум не слыхал, понятное дело, но этого и не надо было: глядела она на него ласково, головкой покачивала и ручкой манила, как бы говоря: «Иди ко мне, мой милый, иди!».

Пропал бы кум, совсем пропал бы, да чудо его спасло: в это время как раз ударил церковный колокол к обедне; кум очнулся, схватился за свой нательный крестик и прочитал молитву. В тот же миг красавица превратилась в лебедя, взмыла в небо и улетела.

– Как же он услышал колокол? – спросил монах. – Ведь твой кум глухой.

– А-а-а, святой отец, вы-то, кажется, должны понимать, что колокольный звон мы слышим не ушами, а душой! – не растерялся крестьянин. – У кого душа глухая, тот колокола не услышит, а у кого чуткая, тому и слух не нужен.

– Извини, сын мой, ты прав… А славно ты рассказываешь, хорошо у тебя это получается.

– Ещё бы! – просиял крестьянин. – Пожили бы вы у нас в деревне, святой отец, много бы чего услышали. Зимние вечера у нас длинные-длинные: собирёмся мы у кого-нибудь дома, – и такие истории тут рассказываются, такие тайны открываются, что иным ученым монахам и во сне не приснится. Простите меня, святой отец.

– Ничего, ничего…

– Так вот, про говорящую рыбу. Селёдка ходит у нашего берега косяками, по размеру не очень большая, но есть одна громадная рыбина, рыба-король, и живет она возле всё той же проклятой башни. Откуда я знаю, спросите вы меня, и я вам отвечу, – никакого секрета здесь нету, – что чуть было не поймал эту громадную рыбину, а разговаривал с ней, вот как сейчас с вами.

Вышел я, стало быть, в море, забросил сеть, – и с первого раза ничего не поймал. Забросил в другой раз – ничего. Забросил в третий – и тут у меня сеть подёрнуло и потащило, едва на ногах устоял! Держу, однако, крепко, не выпускаю, потихоньку выбираю сеть из воды, а сам чувствую, как в ней что-то большое трепещется, бьётся и норовит вырваться. Ну, да у меня не вырвешься: полдня провозился, а всё же вытащил эту рыбину!

Точнее сказать, вытащил я ее не всю, а только голову и часть спины, потому что вся она в лодку не влезла бы. Ладно, думаю, погоди: до берега я тебя доволоку, а там мужики помогут: сбегают в деревню за лошадью, и тогда мы уж тебя на сушу обязательно вытянем… Чего вы улыбаетесь, святой отец?

– Нет, нет, ничего! Продолжай.

Крестьянин подозрительно поглядел на монаха.

– Может быть, вы мне не верите, святой отец? Так я вам могу лодку показать, на которой в море выходил, и сеть, которой эту рыбину поймал. А лучше всего, дослушайте до конца, и сами убедитесь, что я не вру… На чем, бишь, я остановился? Ах да, решил рыбину к берегу тянуть… И вот, только я это подумал, как она молвит мне человеческим голосом: «Не тяни ты меня на берег, рыбак, отпусти в море. А я тебе за это службу сослужу». Я, признаться, оторопел: раньше я слышал, как рыбы губами чмокают и даже какие-то отдельные слова произносят, но чтобы они гладкую речь вели, да еще службу сослужить предлагали, – такого никогда слышать не приходилось.

Но я быстро взял себя в руки и спрашиваю рыбу-королеву: «А какую ты, к примеру, можешь мне службу сослужить?». Она отвечает: «Тебе стоит лишь захотеть, и я сделаю тебя богатым купцом, или знатным дворянином, или даже королем». Ох, святой отец, у меня тут сердце дрогнуло, чего скрывать! Заживу теперь, думаю, по-человечески, не всё же мне горе мыкать, да нужду терпеть, пора утешиться в радости и в довольствии.

И как только я подумал, что жить надо по-человечески, пелена с глаз спала, и наваждение прошло. Э, нет, погоди, говорю я себе, ты что же это – в купцы решил выйти, или в дворяне, или самим королем заделаться? Да, полно, дурень, куда тебе с суконным рылом в калашный ряд? Хорошо ли, скажем, купцом быть, – над своей мошной трястись? Видел я купцов-то, – они больные все: за грош готовы душу продать, за два гроша – полземли на коленях проползут, за три – мать родную зарежут. А в дворянах что толку? Ходят, хвосты распушив, что твои петухи, и на уме у них пожрать, подраться, да за благородными дамами приударить. А уж королем быть, – спаси нас Бог от такой напасти! Всегда надо ухо востро держать, чтобы тебя не зарезали, не отравили, не придушили, или другим каким способом не лишили жизни заодно с властью… Ведь, верно, святой отец? Чего вы опять улыбаетесь?

– Ты великий философ, сын мой, – добродушно ответил монах, но крестьянин насупился и пробормотал:

– Если вам угодно обзывать меня, – воля ваша. Однако я вам вот что скажу: наш кюре часто с нами беседует о Христе, и поэтому Иисус для нас, как родной, – будто он из нашей деревни вышел. Кем был Спаситель? Вы лучше меня знаете – сыном плотника. Апостолы его тоже из простых людей – рыбаки, крестьяне, мастеровые. Павел, правда, был ученый человек, а Матвей налоги собирал, но купцов и дворян среди апостолов не было, а уж тем более королей. Это не случайно, святой отец, – нет, не случайно! Богатство, знатность и власть ничего общего с