Дмитрий Леонтьев - Русская сказка

— Говорил я тебе: купи в Царь-граде эти волшебные стеклышки, но ведь ты же у нас весь такой из себя гордый, вот и мучайся теперь перед каждым камнем.

— Хорош бы я был на княжьем пиру со стеклышками на носу. Сколько дурных языков укоротить бы пришлось — пол княжеской дружины спиши. Ничего, по кому булавой угодить я и так вижу, да и чашу мимо рта еще ни разу не проносил, а уж буковки эти махонькие, ты и без меня разберешь.

— Ничего себе «махонькие» — каждая с мое копыто будет. Вот не обучился бы я в Константинополе грамоте — что бы ты сейчас делал?

— А кто тебя, бестолочь, собственноручно в той библиотеке запер? Что ты уму — разуму хоть там понабрался?

— Запер?! Не позорился бы на старости лет! Спьяну с конюшней спутал, да еще хранителю библиотеке по сусалу съездил, конюхом обозвав.

— Спьяну?!

— Мне-то не рассказывай! Кто тебя из трактира на себе тащил?

— А вот ты и попался! Как я мог библиотеку с конюшней спутать, если ты сам говоришь, что я пьян был до полного изумления?

— Вот всех и изумил, меня там на целую неделю позабыв, бражник чертов!

— Ты еще мне похами, волчья сыть, травяной мешок! Сейчас шпору в одно место вгоню — будешь знать! Читай, кому говорю!

— Пропил ты шпоры — то, что «вгонять» будешь? Коготки?.. Ладно, ладно, читаю… «Пойдешь налево — домой не возвращайся. Твоя Василиса».

— Я тебе сейчас точно холку намылю!

— Хорошо, хорошо… Так, что у нас здесь… «Пойдешь налево — потеряешь жизнь. Пойдешь направо — потеряешь ко…» Короче, ничего там направо нет. Тупик. Овраг. Чащоба.

— Ври — ври, да не завирайся. Кой что я еще разглядеть могу. Там что-то про коня написано.

— Там написано, что коня надо лучше кормить. И вообще, что там написано — дело десятое, но ты как хочешь, а я — налево.

— Налево, направо… А что будет, если прямо пойти?

— Что — что… О камень долбанешся.

Судя по тому, что голоса я слышал явственно, из небытия я уже вернулся, но почему тогда вокруг все еще так темно? Я попытался пошевелиться и не смог. Руки были крепко связаны за спиной, подбородок упирался в колени, а вокруг… Мешок! Этот маньяк связал меня и засунул в мешок! Вот почему так темно и запах, по сравнению с которым нестиранные солдатские портянки — «Шанель № 5». Да, повезло мне: из огня, да в полымя, от Чугунова — к полоумному старику, играющему в Илью Муромца. За кого он меня принимает? За Соловья — разбойника, или за Змея Горыныча?

— Смотри, гуси-лебеди полетели, — продолжалась, между тем, беседа.

— Какие же это «гуси-лебеди», крот ты слепой? Это дятлы-жаворонки. А за ними — колибри-страусы.

— Ты поостри, поостри еще у меня, волчья сыть, травяной мешок…

— Это мы еще посмотрим, кого из нас на чучело раньше пустят. Ты уже который раз, сослепу, один против войска выходишь? Да еще и меня под монастырь подводишь… Вот, поймают тебя как-нибудь, и…

— Русские не сдаются!

— Поэтому вас почти и не осталось…

Первый голос я узнал: он принадлежал седобородому душегубу, а вот что за подельник у него объявился, пока я в обмороке пребывал? Может, рискнуть? Хуже-то не будет… И, набрав в грудь пыльного воздуха, я заорал, что было сил:

— На помощь! Спасите! Я здесь, в мешке!

— Очухался, — послышался голос старика. — Старею, значит. Раньше, в полсилы — на сутки вырубал. Этому — оплеуху в четвертинку дал, думал, до сумерек не потревожит.

— Да выпусти ты дурня, — попросил второй голос. — Что у тебя за привычка всякое… кого ни поподя, в мешок засовывать?

— Запас карман не тянет, — отрезал старик. — Уж больно молодец подозрителен. Откуда знает, что я на Калку еду? Ни Владимиру, ни Добрыне я этого не говорил. Почему креста нательного нет?

— Совсем старый из ума выжил… Он же тебе сказал: обобрали его. Вон, в какую одежонку постыдную нарядится пришлось. А тут ты еще изголяешся. Не лазутчик это, я такие вещи за версту нюхом чую. Что к дурачку контуженному привязался? Совершил подвиг: посадил в мешок убогого. Тьфу!

«Куда же это я попал?! — в ужасе подумал я. — Территория сумасшедшего дома? Новые русские развлекаются, или Васька Чугунов надо мной пошутить решил? Нет, у этого просто фантазии не хватит…»

Конь все же остановился, мешок опустили на землю, развязали и меня извлекли на белый свет.

— Ну, рассказывай, все, как на духу, — предложил старик. — Кто ты, почему так одет и откуда про Калку знаешь.

— Я — Иван Савельев, из города Санкт Петербурга, — терпеливо, стараясь не раздражать сумасшедшего, пояснил я. — Работаю в компьютерной фирме. Здесь оказался случайно и к вашим играм не имею никакого отношения. Отпустили бы вы меня, а? Не знаю, что у вас за тусовка, но лично я к ней не имею никакого отношения.

— Ну, что теперь скажешь? — повернулся старик к коню.

— А может и твоя правда: похоже и впрямь, лазутчик, — вздохнул конь, и третий раз за день я потерял сознание.

— Припадочный, что ли? — бормотал Илья, похлопывая меня по щекам. — Эй, парень! Ты прости меня, дурака. Не знал я, что ты убогий и настолько на голову больной… Думал — лазутчик вражий. В Карелу-то сейчас, сам знаешь: и финны с уграми проникнуть норовят, и шведы с норвегами ломятся. Если ухо востро не держать, так лет через сто-двести вся Карела с карельским перешейком шведам отойдет. Или, к смеху сказать, вместо надела Новгородской республики, будет какая — нибудь… Финляндия…

— Это опять ты, — простонал я. — Сколько ж можно по голове бить? Мне даже показалось, что лошадь заговорила…

— Конь, — поправил меня грубый бас. — Я не лошадь. Я — конь. Князья и богатыри на кобылах не ездят.

С трудом повернув голову, я покосился на возмущенного коня-мутанта.

— Как вам это удается?

— Что? Говорить? — уточнил конь. — Дурное дело не хитрое. Многим труднее помолчать. Вообще-то мы, кони, сторонники того, что лучше жевать, чем говорить, но иногда в дороге так скучно…

— Нет, как вам удается чревовещательствовать? Это розыгрыш и где-то спрятана скрытая камера, или же я тронулся умом от удара по голове?

— Пил? — строго спросил Илья.

— Что?

— Я спрашиваю: вчера здорово пил?

— Я вообще не пью…

— Точно убогий, — вздохнул конь жалостливо. — Калека перехожий…Стыдно, Илья. Ох, стыдно!

— Да уж, незадача вышла, — согласился Илья. — Нельзя убогого в лесу бросать. Придется с собой тащить, до ближайшего села или города… Пойдешь с нами, бедолага? За обиду причиненную, обещаю от врагов и зверей лютых охранять надежно.

— Пойду, — покорно согласился я. Терять мне было нечего.

Минут пять мы шагали молча. Вопросов у меня было столько, что я никак не мог выбрать из них самый насущный, а когда, наконец, решился, и раскрыл было рот, из кустов раздался оглушающий молодецкий свист. Илья выругался вполголоса и остановился.