Штормовое предупреждение - Юрий Яковлевич Иваниченко

Щегольков, цыганистый типичный «братишка», ещё довольно молодой, только смоляными кудрями тряхнул – мол, уж эти мне ваши чекистские игры, – и поинтересовался:

– А протоколы как подписывать будешь?

– Как общественный защитник.

– Экая невидаль, – честно признал Щегольков. – Ладно, предупрежу наших. А то ещё, неровён час…

Что и как может получиться, Гагик понял сразу и сказал:

– Никакого особенного переполоха не поднимаем. Рутинная проверка, по бытовому заявлению о краже, и только.

– А спросят – почему ночью? – поинтересовался Бойченко, начгормил, жилистый мужик лет сорока. Из рабочих, наверное – уж больно руки характерные.

– Да кто спросит? – даже подскочил Щегольков. – В штаны со страху наваляют и не пикнут.

– Понятые, например, – невинно сообщил я.

– Что, ещё и понятые? На бытовуху? – Щегольков казался искренне удивлённым. – Ты что выдумал?

Пришлось кивнуть Мортиросову – объясни ещё раз, мол.

И Гагик сказал, для убедительности даже воздев перст:

– ЧК заинтересована, чтобы в этой операции были соблюдены все требования Постановления. Как по ниточке! И никакого размахивания наганом, и никаких оскорблений и угроз.

– Так что всё-таки насчёт ночного обыска? – поинтересовался Бойченко.

– Спросят – так скажете: банду брали на Троицкой, не до бытовухи было. Только вот к ночи и освободились.

– А если стрелять начнут? – резонно поинтересовался комиссар. – Там же при оружии наш Петровский и второй, офицер вроде.

– Полагаю, не начнут. – Я выразительно посмотрел на Мортиросова.

Тот подумал секунду и сказал уже не предположительно, а уверенно:

– Не начнут. У Яковлева оружия нет.

– А Петровский, – подхватил Бойченко, – сдал оружие при увольнении. Да и не тот человек.

– Значит, так: проверка документов, – продолжил инструктировать Гагик. – Тщательный обыск…

– Под протокол. – Ещё раз напомнить не лишне.

– Ф-фу, – с сожалением вздохнул Бойченко. – Придётся старика Лукьянова с собой брать – протокол вести. Ночь-полночь…

Мортиросов продолжил:

– У Яковлева наверняка найдём вещдоки – не мог же он всё за раз спустить, так что другого повода для ареста не понадобится. А с Муравской… – И посмотрел на меня.

Обращаясь только к оперативнику, я подсказал негромко:

– Наверняка у неё с документами не всё гладко.

– Скажем – бумаги липовые, – обрадовался Щегольков, который сидел рядом и не мог не расслышать мои слова. – И в каталажку, до выяснения.

– И обязательно надо обыскать её вещи, – напомнил с моей подачи Мортиросов.

Своевременные уточнения

Возвращался в гостиницу я уже в ранних сумерках; обдумывая ещё раз всю операцию и особенно своё поведение в непривычной роли «общественного защитника». И едва не столкнулся нос к носу с Ниной Лавровой и её спутницей. Той самой «девушкой в белом пальто», которая следила за мной.

Об их знакомстве мне было известно из отчёта наружного наблюдения, но показывать это не следовало.

Я поздоровался и сказал, обращаясь только к Нине:

– Приятная неожиданность. А я как раз собирался к вам – спросить об уроке…

Ниночка мило засмущалась:

– Вот, задержалась – встретила подругу. Извините.

– Что вы, что вы! Какие извинения… Я, собственно, и не настроен был на долгие занятия. А раз вы здесь, да ещё и с подругой, то и предупреждать не о чем. Бонжур, мадмуазель.

Нина поняла, что пора нас представить друг дружке.

– Знакомьтесь, Ольга Фесенко – мы давние подруги; Алексей Степанович – замечательный человек и…

Было забавно наблюдать за «давней подругой»: Ольга Фесенко была заметно смущена, но старалась не подать виду.

– Рад знакомству, – улыбнулся я.

Девушка подала ручку в тонкой митенке[8].

– Очень приятно. Просто Ольга. Я наслышана о вас, Алексей Степанович.

– Тогда – просто Алексей. – И я почти автоматически приложился губами к округлому окошку у запястья. И спросил: – Простите, Ольга, не дочь ли вы ротмистра Николая Григорьевича Фесенко? Мы с ним пару раз встречались на фронтовых дорогах.

– О нет, мой отец не кавалерист и вообще не служил. – Ольга всё ещё немного смущалась и, видимо, боясь не соответствовать ожиданиям, быстро добавила: – То есть он был в армиях Антона Ивановича и Петра Николаевича, его призывали как телеграфиста. Но он – человек достойных убеждений…

Соответствовать – так соответствовать. Её эмоциональная откровенность – как раз хороший повод показать мою наблюдательность.

– И убеждения свои он благополучно передал дочери: не зря же она столь старательно выполняет конспиративные поручения.

– Ах, о чём это вы… – Ольга покраснела так, что это было заметно даже на вечерней неосвещённой улице.

Нина пришла ей на помощь:

– Оленька, Алексей Степанович никогда ничего лишнего не скажет.

– Тем более, – подхватил я, – если речь идёт о мерах предосторожности, предпринятых по заданию достойных людей.

– Так вы заметили? – спросила Ольга с лёгкой дрожью в голосе.

– Я не мог не обратить внимания на столь привлекательную… и приметную девушку, – как можно любезнее сказал я. – Но что мы стоим на улице? Погода не способствует. А чашечка чая в нашем буфете – вполне.

Уговаривать дам не пришлось, тем более что до «Бристоля» оставался всего один квартал, да и гостиничный буфет Нине был хорошо знаком.

Официантке, подружке горничной Маши, мы с Ниной тоже были знакомы, так что она быстренько пристроила нас за маленький столик у самого окна, а затем споро подала чай и галетки.

– Со стороны Евгения было неосмотрительно давать такие поручения, – возвращаясь к эпизоду с взаимным нашим узнаванием, посетовала Нина. – Тем более – неподготовленному человеку.

– Я сама вызвалась! – чуть громче, чем следовало, учитывая обстановку, заявила Ольга. – Яковлеву надо помогать!

Я деликатно сказал, ничуть не подавая вида, что придал хоть какое-то значение оговорке девушки.

– Вы называете его по фамилии? Это неосмотрительно.

(Я же, хотя и заметив тогда слежку, никак вроде бы не мог догадаться, кто был инициатором оной.)

– Разве? – вступилась Ниночка за подругу, совершенно не улавливая мотив моей реплики. – Вполне распространенная фамилия.

– И его родовая, – тут же добавила Ольга.

Какая милая осведомлённость. Хороший повод попытаться узнать больше у милой девушки, весьма смутно представляющей себе элементарные правила конспирации.

– Как интересно. А «Евгений Васильевич»?

– Это не совсем его.

Нет, всё-таки кое-что ей внушили.

– Но я не вправе об этом рассказывать.

– Не вправе настаивать, – с улыбкой ответил я, отставив стакан. – Но мне он говорил, что был в Петербурге известным спортсменом, футболистом.

– Да-да, это правда, – вполне ожидаемо восприняв мою реакцию, подхватила Фесенко. – А потом сам, добровольцем, ушёл на фронт!

(Сколько же нас было – от августа четырнадцатого и до лета семнадцатого, когда всяк думающий уже видел и чувствовал, что происходит нечто тревожное и с армией, и со страной, но не всякий, увы, понимал, что именно. Тем более – как следует поступать…)

А Ниночка