Черный камень - Владимир Николаевич Дружинин

– Для духов, – сказал Лухманов. – Да, вы собирались попрыскать духами. Сильный запах. Один раз в жизни вдохнешь такой запах – и хватит. Достижение вашей цивилизации, фрейлейн.

– Какая фрейлейн? Заладил.

– Интересно, – Лухманов повысил голос, – какой офицер дал вам такую славную вещицу? Может быть, Германрих или Руперт? Не помните?

Стало очень тихо в зале. Она сдавленно проговорила:

– Болтаешь невесть что…

– Вернее всего – Германрих. Не помните?

– Пошел ты…

– Скажете.

– Ничего не скажу.

– Скажете, фрейлейн, запираться нелепо. Всё скажете. А я вам подскажу. Германрих поручил вам выкрасть и переправить голубиной почтой чертежи, спрятанные в этом доме. Сперва вы надеялись, что это сделает Карен, и ограничились уходом за голубем и добычей кукурузы, которая, как известно, необходима голубям. Карен не оправдала доверия Германриха, проявила трусость и была убита. После этого на линию огня, так сказать, пришлось выйти вам. Один раз вам помешала девушка-санитарка, та, которая подошла к вам в сквере ночью. Чтобы замести следы, вы несколько дней не тревожили нас. Германрих перенес клетку с голубем поближе к читальне. Кукурузу вы доставали у кладовщика в отряде регулировщиц. Мы следили за вами, так как хотели взять с добычей в руках. И хотя нам удалось найти в печке шахматную ладью…

Шпионка, до сих пор слушавшая молча, зачмокала, собрала слюну, плюнула и забилась в истерике. Лухманов брезгливо поморщился, топнул ногой и гаркнул:

– Тихо!

– Вы… врете, – почему-то шепотом сказала она.

– Повторяю: чертежи, спрятанные в шахматной ладье, достались нам. Я хочу знать, есть ли еще в доме какие-нибудь важные документы?

– Нет.

– А что в газетах?

– В газетах совсем другое, – протянула она и резко выкрикнула: – Я ничего не скажу!

– Напрасно. Этим вы отягощаете свою вину, а она и без того нелегкая. Ведь вы – советская гражданка.

– Я немка!

Она хотела, должно быть, произнести это слово гордо и резким движением подняла голову, но и это движение было истерическое и настолько деланое, что Лухманов улыбнулся.

– Вот как?

– Да, – сказала она вызывающе. – Меня зовут Иоганна Виттих. Я немка.

– Вы советская гражданка, – повторил Лухманов раздельно. – Где родились?

– В Люстгартене.

– Где это – Люстгартен?

– Немецкая колония. Возле Дербента.

– Родные?

– Раскулачены. Я жила в Дербенте. Меня взяла к себе одна женщина. Наша бывшая прислуга. У нее квартира в Дербенте. Пожалела.

– Напрасно пожалела.

– Может быть.

– Откуда вы знаете Ахмедову?

– Я училась с ней в школе.

– Заботкина вы знаете?

Я ждал, что она скажет. Я слушал весь допрос, не двигаясь с места.

– Нет, не знаю. Тоня мне рассказывала о нем.

– В Ленинград вы поехали вместе?

– Вместе.

– Зачем вы поехали?

– К одному знакомому. Он погиб. Мы познакомились в Крыму на курорте. Мы переписывались, потом я решила ехать к нему. А Тоня в это время тоже собиралась в Ленинград.

– Дальше.

– Вы насчет того, как я попала к немцам? Думаете, нарочно перешла к ним. Ничего подобного. На Ладожском озере мы попали в бурю. Честное слово, можете проверить. Буксирный пароход «Гагара». Он сел на мель, а я и еще пассажиры отправились в шлюпке, и нас отнесло к немцам.

– Тоня была с вами?

Шпионка подумала.

– Да, – сказала она.

– Дальше.

– Нас держали сперва в Шлиссельбурге, в тюрьме, потом перевели в лагерь возле Вырицы, потом в другой лагерь – около Пскова, и там пришел к нам один офицер. Он прилично говорил по-русски.

– Германрих?

– Да, кажется, так. Настоящее его имя фон Кнорре, барон фон Кнорре. – Она видела себя пойманной, но пыталась выгородить себя. – Видите, я от вас ничего не скрываю. Он мне сказал: «Выбирайте: или мы вас выдадим большевикам, и с вами разделаются, как с изменниками, или работа для нас». Тоня, та сразу согласилась. Я не ожидала, такая на вид скромная. А я… знаете, я хоть и немка и, откровенно сказать, надеялась, что Германия победит и всем немцам будет хорошо, но шпионить как-то неловко. Тоня первая пошла через фронт, а я все отговаривалась – мол, неважно себя чувствую, то да се. Я у них там служила переводчицей почти год. А здесь Тоня действовала. Расхныкалась, разнюнилась: устала, мол, страшно, гонятся по пятам, пошлите Иоганну. Меня то есть. Этот фон Кнорре вообще ей симпатизировал. Вызывает меня: ступайте, говорит. Задание – выкрасть чертежи. Я не хотела идти. Он пригрозил: «К большевикам, – говорит, – желаете?» Это жуткий человек, жуткий, уверяю вас. Я пошла. И вот по неопытности своей с первого раза да и угодила к вам.

– Допустим.

– Я говорю правду.

– Откуда же вы знаете Карен?

– Со слов Тони. Все со слов Тони.

– Допустим.

– Клянусь вам.

– Кто зарезал Карен?

– Он зарезал ее! Фу! – Шпионка помолчала, повздыхала, перевела дыхание. – Я вам сказала: фон Кнорре – жуткий человек. Зарезать жену!

– Она его жена?

– Приблизительно жена. У него, то есть у его родителей, была усадьба в Эстонии. Недалеко где-то. Карен – дочка их экономки. Еще девчонкой влюбилась в Августина, ну, в этого фон Кнорре. А он бывал в усадьбе до сорокового года. Первые годы войны он путешествовал, был, кажется, в Африке. Недавно, перед тем как красные сюда пришли, он заявился сюда, разыскал Карен, обещал взять с собой в Германию. Ну и потребовал услуг. А потом ему показалось, что она собирается выдать его. Не знаю почему. Мне Тоня передавала. Карен все время страшно боялась. Вдолбила себе в голову, что Заботкин обнаружит где-нибудь Тоню, а Тоня выдаст всех – и фон Кнорре и ее.

– Где теперь Тоня?

– Здесь, вероятно.

– Вы не знаете, кто в прошлую пятницу был в читальне и вырезал иллюстрацию из номера «Известий» – «Московские студенты