Георг Борн - Грешница и кающаяся. Часть I

— Я очень рад, что вы исполнили мое желание, граф, и отозвались на мое приглашение. Я, было, думал, что вы не явитесь, так как у вас во дворце сказали моему адъютанту, что вы неизвестно куда отлучились,— проговорил король.— Мы попросили вас в нашу ложу не только для того, чтобы вы были свидетелем удивительного зрелища, как дама покорила своей воле царей пустыни, но и потому, чтобы иметь случай познакомить вас с князем Долгоруким!

Король был очень доволен впечатлением, которое русский князь не мог скрыть, невольно заметив булавку Эбергарда — бриллианты на ней превосходили все бриллианты на его орденах и диадеме княжны Ольги, вместе взятые.

— Меня всегда интересовала отдаленная обширная империя, которой предстоит великая будущность, князь,— обратился Эбергард к посланнику, между тем как король с удовольствием слушал его.— Она имеет так много общего с той страной, где расположены мои владения; больше того, во многом они схожи: у них одни и те же достоинства и недостатки.

— Что же это за страна? — спросил князь с любопытством.

— Бразилия — страна, где, к сожалению, имеются невольники, как и в России крепостные[2].

Они заговорили о крепостном праве.

Короля, по-видимому, очень занимал разговор этих двух совершенно не схожих людей. Князь Долгорукий был человеком лет пятидесяти, придерживавшимся строго аристократических взглядов, граф Монте-Веро был гораздо моложе его и слыл поклонником высоких гуманных идей.

— Страх и строгость,— заключил Эбергард,— порождают ненависть и измену; история имеет тому множество примеров, князь. Образование и гуманность порождают любовь и уважение! Или вы полагаете, что между крепостными, между этими белыми невольниками, нет умов, восприимчивых к образованию, к нравственному развитию? Неужели вы думаете, что в этом классе нет людей, достойных внимания и уважения? Вспомните предков семейства Демидовых. Мне кажется, это яснее всего подсказывает, что и под суровой оболочкой этих без причины презираемых людей бьются сердца с высокими устремлениями, как и в нас, родившихся в своем звании лишь благодаря случаю.

Князь Долгорукий вопросительно посмотрел на графа.

— Если бы только теория оказывала такое благотворное действие на практику! — произнес он, пожимая плечами.— Известно, что кажется возможным теоретически, то часто неисполнимо на практике, и наоборот.

— С графом Монте-Веро вы в этом не сойдетесь,— засмеялся король, которому стычка этих двух крайностей доставляла удовольствие.— Он либерал! Но отложите ваш интересный разговор до будущего раза; сейчас начнется второе отделение, и мы желали бы представить графа прекрасной княжне; но отец должен зорко наблюдать за своей дочерью, чтобы и ее сердце тут не заговорило!

Эбергард пропустил эту шутку короля; но князь Долгорукий, почтительно поклонившись, сказал:

— У молодой княжны каменное сердце, ваше величество, оно слишком крепко и холодно; при воспитании не доставало нежной материнской руки! Лучшие в мире учителя, которых я пригласил для нее, посвятив ее в тайны науки, развили ее ум, но оказались не в состоянии развить ее сердце.

— Мы понимаем вас, князь, но все-таки это не мешает пожелать вам найти человека, который был бы способен растопить ледяное сердце вашей дочери, человек этот должен быть магом и волшебником, так как княжна достойна прекрасного, возвышенного сердца! Граф Монте-Веро ждет чести быть представленным вашей очаровательной дочери!

Король обратился к своей супруге, между тем как князь и Эбергард подошли к креслу молодой княжны. Она была высока, стройна и величава. Некоторая полнота и серьезное, холодное выражение лица делали ее старше — княжне Ольге минуло двадцать дет. Ее черные как смоль волосы украшала бриллиантовая диадема. У нее был высокий лоб, довольно тонкий нос и тот русский тип лица, который бывает особенно привлекательным. Но ее большие глаза смотрели на мир с гордой холодностью. Черные локоны ниспадали на ослепительно белую шею и плечи. Изумрудное ожерелье покрывало ее полную грудь, касаясь белого атласного платья. Юбка была подобрана белыми цветами, так что был виден ее белый атласный башмачок, украшенный изящной золотой пряжкой.

Она улыбалась, беседуя с графиней Аренштейн, когда князь и Эбергард подошли к ней. Надо сказать, ее холодная улыбка удивительно шла к ее прекрасному лицу. Эбергард, взглянув на девушку, должен был сознаться, что без этого сурового выражения юная княжна считалась бы королевой красоты. Отец попросил у нее позволения представить ей графа Монте-Веро.

Эбергард прочел на ее лице разочарование и неудовольствие, когда она обернулась к нему. Она холодно посмотрела на него, и глаза ее на миг остановились на богатой одежде и благородном лице графа; Эбергард поклонился.

Король внимательно следил за всей сценой.

Книжна не сочла нужным что-либо проговорить, хотя за ней было слово для первого знакомства.

— Это небольшое беспокойство я причинил вам по желанию короля, ваше сиятельство! — произнес Эбергард звучным голосом.

Княжна с удивлением проницательно посмотрела на графа.

— Вы будто извиняетесь, любезный граф, и мне это кажется, простите, довольно странным,— проговорила гордая княжна.

— Каждый кавалер обязан извиниться перед дамой, если замечает, что его присутствие вызывает у дамы досаду.

Слова эти как-то странно подействовали на княжну: граф осмелился говорить с ней так, как говорил каждый кавалер с каждой дамой.

— Простите, если столь обыкновенные вещи мне неизвестны,— проговорила княжна, саркастически улыбаясь.

— То, что сделано без умысла, не требует извинения,— отвечал Эбергард коротко, но весьма вежливо.

Княжна почувствовала, как в ней закипает раздражение, но она улыбнулась,— такого рода разговор был для нее в новость.

— Колокольчик звонит, ваше сиятельство, позвольте мне поместиться позади вашего кресла.

— Как кавалеру подле своей дамы, это благосклонность, которую…

— Которую оказываешь не каждому,— прибавил Эбергард.— Если вам неприятно, ваше сиятельство, я не претендую на эту благосклонность.

— Не называйте ее в этом случае благосклонностью, господин граф,— улыбнулась княжна,— и сделайте это против моей воли.

— Это было бы непростительно, ваше сиятельство, я имею честь…

— Вы мешаете, уже начинают! — прошептала княжна, быстро указывая своему странному собеседнику на кресло подле себя.

Но в ту же минуту княжна раскаялась в своем порыве и решила, что гораздо лучше будет вовсе не обращать внимания на графа.