Бернард Корнуэлл - Медноголовый

— У этого острова есть название? — полюбопытствовал лейтенант у майора, с такой тоской констатировавшего близость Рождества.

— Остров Гаррисона, если не ошибаюсь. Да, точно, остров Гаррисона.

Лейтенант Оливер Венделл Холмс-младший

Название звучало чересчур обыденно, как на вкус лейтенанта Холмса. Он бы предпочёл, чтобы место, где предстояло принять боевое крещение 20-му Массачусетскому, именовалось более героически, вроде звенящего металлом «Вэлли-Фордж» или благородно-скромного «Йорктауна»[1]. Название должно было хорошо смотреться как на страницах исторических трактатов, так и на знамени полка, а банальное «остров Гаррисона» не годилось ни для первого, ни для второго.

— А холм тот? — с надеждой спросил лейтенант, — На том берегу?

— Боллз-Блеф. — ответствовал майор к разочарованию Холмса.

М-да, думал лейтенант, словосочетание «стычка у Боллз-Блеф» вызывает ассоциации, в лучшем случае, с покером, но уж никак не годится для боя, которому суждено открыть череду ожидающих Север оглушительных триумфов.

Холмс вместе со своей ротой ждал. Из 20-го Массачусетского им предстояло первыми переправиться на противоположный берег и, соответственно, первыми вступить в схватку (разумеется, если 15-й уже не разогнал всех мятежников). В преддверии боя людей бил мандраж. Никто из них ещё не нюхал пороху, хотя все слышали рассказы о битве на Булл-Ране три месяца назад, когда собранные с бору по сосенке серомундирники ухитрились накостылять превосходящей их числом армии федералов. Впрочем, бойцы 20-го Массачусетского и мысли не допускали о том, что их может постигнуть столь же жалкая участь. Их вёл в бой профессиональный военный. Они были вымуштрованы, великолепно оснащены и уверены в том, что любые силы мятежников им на один зуб. Пусть при этом придётся подвергнуться некоторой опасности, — на войне, как на войне, — но их усилия не могут увенчаться ничем иным, кроме победы.

Одна из вернувшихся с острова Гаррисона лодок привезла капитана 15-го Массачусетского. Он переправился на противоположный берег одним из первых и теперь вернулся обратно с докладом. Спрыгивая с носа посудины, капитан поскользнулся и упал бы, но лейтенант Холмс, подоспев, поддержал его.

— На Потомаке тишь да гладь? — с улыбкой поинтересовался лейтенант.

— И за Потомаком тоже, Венделл. — скривился капитан, — Ни слуху, ни духу противника.

— Что, правда? — переспросил лейтенант Холмс, — А как же лагерь?

Он постарался вложить в голос долю разочарования, приличествующего воину, лишённому возможности в ближайшие мгновения сойтись в схватке с супостатом. Лейтенант действительно испытывал некоторое разочарование (всё-таки, первый бой в жизни), но постыдное облегчение от вести о том, что врага на дальнем берегу нет, было сильнее.

Капитан оправил шинель:

— Бог знает, что привиделось разведчикам прошлой ночью. Мы никакого лагеря не обнаружили.

Он поспешил с новостями дальше, а лейтенант Холмс передал услышанное своей роте, присовокупив от себя, что, раз врага на том берегу нет, то их задача упрощается. Занять Лисбург, и всех делов-то. Сержант осведомился, есть ли в Лисбурге какие-либо части мятежников, и Холмс был вынужден признаться, что не имеет об этом ни малейшего понятия. Подслушавший разговор майор высказал предположение, что город обороняет горстка виргинского ополчения, вооружённая пугачами, с которыми их деды бились против британцев. Подумав, майор добавил, что, вероятно, перед полком будет поставлена цель захватить урожай, собранный в лисбургских амбарах. Провиант, несомненно, относится к законной военной добыче и подлежит конфискации, но в остальном права частной собственности должны блюстись неукоснительно.

— Мы здесь не для того, чтобы воевать с женщинами и детьми, — твёрдо продолжил майор, — Мы должны показать южным раскольникам, что северные войска им не враги.

— Аминь. — подытожил сержант.

Он добровольно возложил на себя обязанности духовного пастыря полка, сколько хватало сил борясь с пороками пьянства, карточных игр и блуда.

Последние представители 15-го Массачусетского погрузились в лодки, и обряженные в серые шинели люди Холмса перебрались ближе к воде. Бойцы выглядели обманутыми в надеждах, ведь вместо увлекательной охоты на драпающих мятежников им предстояло всего-навсего отобрать у десятка стариков десяток столь же древних мушкетов.

В тенях виргинского берега лиса молниеносным броском закогтила зайца. Длинноухий успел заверещать, коротко, пронзительно, и миг спустя о его кончине напоминал лишь запах свежей крови и эхо, гаснущее в дебрях спящего леса.

Капитан Натаниэль Старбак доплёлся до бивуака своей части к трём утра. Ночь выдалась ясная, с яркими звёздами и луной, с намёком на туман, гнездящийся в ложбинках. Капитан возвращался из Лисбурга и устал, как собака, к тому моменту, когда достиг полянки, на которой в четыре ряда были выставлены палатки и шалаши Легиона. Часовой из роты «Б» приятельски кивнул молодому черноволосому офицеру:

— Слыхали зайчишку, капитан?

— Виллис? Ты же Виллис, да? — припомнил имя часового Старбак.

— Боб Виллис, в самую точку.

— Разве ты не должен был окликнуть меня, Боб Виллис? Окликнуть, направить ружьё, потребовать назвать пароль и застрелить к чёртовой бабушке, если бы я ошибся?

— Должен, конечно. — ухмыльнулся Виллис, сверкнув белыми зубами в лунном свете, — Но я же вас узнал, капитан.

— Ну, раз уж ты не соблаговолил меня пристрелить, Виллис, тогда поведай, что тебе рассказал твой «зайчишка»?

— Вопил, как перед смертью, капитан. Наверно, лисичка сцапала.

Старбак поморщился, различив в голосе часового нотки удовольствия:

— Доброй ночи, Виллис, и «…пусть песнями святыми сонм ангелов лелеет твой покой»[2].

Палатка, запатентованная американским офицером Генри Гопкинсом Сибли в 1856 году. Вмещает 12 человек, размещающихся по кругу ногами к центральному шесту.

Старбак пошёл вперёд, огибая чёрные пятна кострищ между редкими палатками. Большую часть полотняных шатров Сибли подразделение потеряло в хаосе сражения у Манассаса, и личный состав Легиона, в основном, нашёл приют в построенных из ветвей и дёрна шалашах. Среди убежищ роты Старбака, роты «К», горел костёр. Сидящий у огня человек поднял на приближающего капитана хмурый взгляд:

— Трезв?

— Сержант Труслоу начеку… — констатировал Старбак, — Вы никогда не спите, сержант? Я трезв. Трезв, как священник.