Тайна смуты - Сергей Анатольевич Смирнов

«Фигурами» именовались в те века степные пирамиды из бочек с пропитанной дёгтем соломой. Их сторожевые козаки запаливали дневным и самым дальним оповещением о татарах.

Не раз в своей жизни успевал отец Тараса приметить и ночью, и днём окоёмную беду – набег. На самом окоёме её ночью проще приметить – тогда все звезды в дальних ковылях гаснут.

И вдруг – пропал отец! А в руке Тараса осталась теплая отцова люлька… Потянул Тарас дух из люльки – так и вывернулась вдруг вся земля, завернулась от окоёма краями в небеса, будто широкая, во весь Великий Луг, братина.

Повел носом Тарас, поморщился – да как чихнет вдруг во сне!

И тотчас явственно послышалось ему с тыла:

– Здрав будь, ваша козачья милость!

И голос-то – не отцов!

Слыхал Тарас каждое слово, но ясно разумел даже во сне, что могло лишь померещиться, а потому невольно переспросил как бы сам себя:

– Чого?

Позади послышался немолодой, но и не хрипучий смех, а с ним и речь:

– Никак, сколь остро зорок, столь и глух, славный козак?

Тут Тарас уразумел, что не в шуме в ушах от крепкого чиха загвоздка, и смело развернулся. А как развернулся, так и забормотал, себя позабыв, вперемежку всё, что помнил супротив беса не только полуденного, но и на всяк час:

– Свят, свят, свят Господь Саваоф… Живый в помощи Вышнего… и расточатся врази Его…

Пред Тарасом – на расстоянии вытянутой руки – стоял некто, коего за любую отдельную черту внешности уже можно было признать всецелым чужестранцем. И хотя никакой луны на небесах не было, открыт и ясен иноземец был взору с макушки до носков. Ликом кругл и гол, в годах средних. Власами светел почти по свейски, но кудряв, коротко и весьма прилежно стрижен, однако ничуть не выбрит ни по вискам, ни по затылку. По одеянию – панцирный воин и даже военачальник: в чешуе, схваченной на талии поясом, собранным из золотых бляшек-квадратов, поверх брони – алая накидка, схваченная на плече круглой златой гербовой застёжкой. А ниже-то пояса… будто в тумане ночном, по самый пояс стоял незнакомец, и едва прозревал Тарас странное – то ли бос пришлец, то ли обут в невиданные сапоги без носков…

Приметил Тарас ещё одну странность – безоружным стоял перед ним призрак не призрак, да человек ли. Начала сама стихать в устах Тараса его сумбурная обережная молитва. Тем вежливо воспользовался таинственный незнакомец.

– Не впрок так метаться, славный пан козак, – проговорил он вновь на чистейшем руськом наречии, что тоже было удивительно в виду его с головы до ног чужеземной внешности. – Одной верной молитвы довольно – но чтоб с толком. Хватит и «Отче наш». А с ней перекрестись и – вовсе того довольно станет.

– Сам перекрестись первым! – выпалил Тарас.

Чужеземец вздохнул со снисходительностью и рёк:

– Хоть и не слишком любезно встречаешь гостя, славный козак, но изволь, уступлю твоим подозрениям, коих вес и правду признаю.

И чужеземец размашисто перекрестился «во имя Отца и Сына и Святого Духа».

– Одной мы веры, – убедительно рёк чужеземец и спросил: – Теперь тебе легче, славный козак?

– Куда как легче, – выдохнул Тарас.

– Теперь люльку свою подними, – указал чужеземец…

А Тарас, и правда, от беспредельного изумления люльку выронил и до сих пор не совсем опомнился её приметить под ногами.

– «Отче наш» читать-то будешь? – вопросил незнакомец, когда Тарас поднял люльку и бережно обтёр об рукав.

Тарас последовал доброму совету, прочёл с чувством «Отче наш» и, перекрестясь, сказал:

– Уж и вправду подумал, не бес ли ты, ваша милость не знаю кто. Не было никого кругом. Да и сейчас невдомёк мне, откуда тебе взяться, и как я тебя не заприметил на подходе.

– Да и нас в старом войске моём учили тихо и незаметно ходить по земле, – как бы уклончиво отвечал чужеземец. – Вот шёл мимоходом, решил подняться и спросить славного могильного козака, что ему видно теперь.

– Да я и как звать-то тебя, необычайный странник, не знаю, – в свою очередь стал осторожничать Тарас. – А ведь легче делиться с тем, кого хоть по имени знаешь.

– Християнське ім’я маю. Називай мене по-вашому хоч Юрієм… Юрко теж сгодиться[16], – назвался чужеземец.

Услышав то имя, отчего-то сразу возымел доверие к незваному гостю Тарас, и даже диковинные боевые того одежды уже не показались ему невиданными.

– А сам я Тарасом Палийко буду, – представился Тарас и продолжил осторожно выведывать: – Может, слышал обо мне пан воин, уж не знаю, какого звания и какого-чьего полка, ибо свитку такую, какая на тебе, ваша милость, боевую от роду ни на ком не видал – ни на козаке простом, ни на атамане, ни на жолнере ляшском, ни на полковнике… хотя по виду скорее полковника в такой богатой броне признать можно.

– Дальнего и древнего войска сряда, – отвечал незнакомец, – однако верно примечаешь – из полковников я, только полка моего уж нет давно… один странничаю, когда Бог позволяет… И вот смотрю, что-то непокойно козаку на могиле, что-то тревожит его, в какую сторону он ни поглядит. Дай, думаю, поднимусь на курган и спрошу. Ведь могильный козак куда дальше всякого полковника видит. Даже – и гетмана дальше.

Умело подлестил чужеземец Тарасу.

– Да беды-то прямой пока не вижу, а только словно тяжко парит ею, как перед грозой, кругом и отовсюду, пане Юрко, – поделился своими неясными предчувствиями Тарас. – Копится будто на разных концах света, а откуда покатит да громыхнёт, то и невдомёк.

– Верно предчувствуешь, славный козак, – согласился чужеземец. – Поднимаются на трёх сторонах света стихии… Хоть на четвёртой пока спокойно – и то слава богу.

– Разве то стихии, а не языки разных вер? – Мудрый вопрос задал Тарас.

– А языки-народы и суть стихии ныне, разделившиеся в себе, – сказал чужеземец. – Вот глянь ещё разок в южную сторону да скажи, что видишь.

– Да и не смотрел бы туда. Там у турецкого хана в гареме сплошь похоть плоти да похоть очес, как апостол писал, – мудро ввернул Тарас слова самого апостола Иоанна Богослова.

– Ты в мелочь-то не вперяйся, Тарас, не разглядывай пылинки-песчинки, хотя и можешь разглядеть их за целую милю. Ты ныне всю ширь южную, турецкую, взором возьми да зараз охвати, – посоветовал чужеземец и добавил, точно приказав по-полковничьи: – А ну-ка!

Потщился Тарас охватить взором все южные пределы – и видит: копится там за окоёмом туча