Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

немецких изгнанников. Сам Нойдек был ребенком-беженцем из Данцига (Гданьск) и бежал за несколько дней до потопления советскими торпедами лайнера “Wilhelm Gustloff” в январе 1945 года. Графиню Марион Дёнхофф, журналистку, которая руководила сбором пожертвований еженедельника Die Zeit, выгнали из семейного замка под Кёнигсбергом (Калининград) на берегу Балтики. В парламенте и мэриях изгнанники напоминали общественности о своем трагическом бегстве. Не все изгнанные проявляли сострадание к другим беженцам. Но культура памяти давала конкурентное преимущество. Поскольку больше внимания наконец стало уделяться жертвам холокоста, немецкие изгнанники хотели убедиться, что они не потеряют свое место в коллективной памяти. “Люди в лодках” повысили их значимость в прошлом и настоящем страны: они прошли через это испытание и теперь могут выступать в роли послов сочувствия. Именно в этот момент появилась серия детских книг, написанных авторами, которые помнили собственное изгнание из Судетской области и Восточной Пруссии107.

Прием вьетнамцев основывался на частной этике гражданского действия, культивировавшейся в движениях за мир и поддержку “третьего мира” гражданами, которые чувствовали личную ответственность и потребность сделать что-то, чтобы минимизировать насилие, страдания и голод в мире. Неудивительно, что “Cap Anamur” получил горячую поддержку от Генриха Бёлля, Франца Альта, Клауса фон Бисмарка и многих других. Основное отличие заключалось в том, что предыдущие кампании требовали лишь ограниченной, в основном косвенной поддержки чужаков. Пожертвования отправлялись в Биафру, а помощь в целях развития – в Латинскую Америку. Теперь же люди, терпящие бедствие, приехали в Германию, и немцы вытащили беженцев из открытого моря. “Cap Anamur” подняло планку прямой гуманитарной деятельности.

Оказавшись в Германии, вьетнамские “люди в лодках” были ошеломлены общественным сочувствием и поддержкой. Между государством и гражданским обществом наблюдалась замечательная координация без участия бюрократии. Например, двести пятьдесят беженцев, прибывших во Франкфурт в январе 1979 года, встретил в аэропорту немецкий Красный Крест, который поддерживал связь с местными больницами. Город позаботился о юридических вопросах и организовал размещение в туристическом лагере. Благотворительные организации и город объединили усилия в сборе пожертвований. Фирмы предлагали прибывшим работу, арендодатели – свободные квартиры, а Общество по правам человека – заботу и поддержку108. Немцев, желавших стать “крестными отцами” (Pate) или наставниками, оказалось больше, чем беженцев. Они предлагали учить их немецкому, помогать в общении с властями и ходить с ними за покупками. Вожатый одной группы беженцев жаловался: “…наших вьетнамских детей постоянно приглашают в боулинг-клубы, Stammtischen, хоры и спортивные клубы. Даже епископ их пригласил! Однажды я сказал: достаточно”. Наставник, когда его спросили, что его больше всего впечатлило в беженцах, сказал о “терпении и спокойствии, с которым они переносят накатывающую на них волну немецкой помощи”109.

Не все были рады такой помощи. Прямой гуманизм вторгался в государственные дела в международных отношениях. Он также наступал на пятки классическим агентствам по оказанию помощи. Генеральный секретарь немецкого Красного Креста обвинил “Cap Anamur” в том, что оно предоставило “фиктивным” просителям убежища бесплатную поездку в Германию. Некоторые левые, поддерживавшие Хо Ши Мина, высмеивали беженцев из среднего класса, называя их спекулянтами и пособниками Америки. Поскольку большинство вьетнамцев бежали от экспроприации и экономического коллапса и не соответствовали жестким конституционным критериям “политических беженцев”, их приняли как “беженцев по квоте”, и только 4 тысячи из них подали прошение о предоставлении убежища в Германии.

Общественное настроение также было нестабильным. За волной сочувствия скрывались предрассудки и корысть. Земля Рейнланд-Пфальц изначально старалась выбирать молодых, здоровых и обученных ремесленников. Члены организации “Немецкая молодежь Европы” (ранее организация беженцев “Молодые немцы Востока”) провели серию интервью на торговой улице в Падерборне через год после прибытия первых “людей в лодках”. “Я ничего против них не имею, – сказал им один человек, – но не стоит переусердствовать”. Другой пожелал, чтобы “они вернулись туда, откуда прибыли, и как можно быстрее”. “Мне очень жаль вьетнамцев, – сказал еще один опрошенный, – но это не наша проблема… Я видел некоторых в универмаге – в шубах. До последнего времени моя жена не могла позволить себе такую. Именно те, у кого были деньги, и поднялись первыми на борт «Cap Anamur»”. Среди всех опрошенных только один пожилой мужчина был “доброжелательным и позитивным без оговорок”110.

Гражданам, добровольно вызвавшимся принять несовершеннолетних без сопровождения, в большинстве случаев было за сорок, и у них самих был по крайней мере один ребенок. Для большинства приемный член семьи стал новым этапом жизни; только у 20 % из них ранее был такой опыт. Это были благополучные семьи среднего класса. Однако не все они были членами космополитического мультикультурного племени. В Бадене две трети помогавших проживали в деревнях и небольших городках. Еда и одежда были основными источниками напряженности: некоторые дети выпрашивали у своих приемных матерей дорогую обувь и широкие джинсы; социальные работники полагали, что, получая вначале многочисленные подарки, дети портились. Однако в целом большинство семей подчеркнули положительные аспекты, особенно школьное обучение, а также доверие и гармонию, возникшие у них дома. И сказали, что они сделают это снова. Один родитель выразил мнение многих: “У меня было чувство, что я нужен”111.

Интеграция старших поколений оказалась более сложной. Вспоминая 1982 год, сотрудница Caritas сказала, что она была ошеломлена тем, что люди представляли интеграцию “почти детской игрой”. Небюрократический прием привел к появлению различных условий. Одни беженцы жили в централизованных общежитиях, другие – в децентрализованных или в семьях. Для сотрудницы организации ключом к успеху было “уважение к их [беженцев] различиям, религиозным ценностям и независимости”. Чрезмерной заботы нужно было избегать любой ценой112.

“Люди в лодках” оказались в иной психологической, а также юридической ситуации, чем политические беженцы, такие как чилийцы; отойдя от своей прежней антикоммунистической предвзятости, Западная Германия также предоставила убежище спасавшимся после 1973 года от военной диктатуры генерала Пиночета. Чилийцы, как обнаружили социальные работники, адаптировались легче, потому что у них была сильная групповая солидарность и общая надежда на возвращение. Вьетнамцы, напротив, представляли собой разнородную группу с разными мотивами и малой перспективой возвращения. Когда социальные работники опросили группу людей во временном приюте в 1979 году, только 7 % упомянули о “политическом преследовании”. Многие мечтали о “золотом Западе”. Через два года после прибытия треть оставалась без работы, а еще треть перебивалась случайными заработками. Большие семьи иногда оставляли детей. Были широко распространены депрессия и суицидальные мысли113.

Волна сочувствия угасла так же быстро, как и возникла. В начале 1981 года несколько земель Германии отказались принимать новых “людей в лодках”. Рецессия начала 1980-х годов, когда безработица выросла вдвое, достигнув 8 % в 1983 году, создала менее гостеприимную атмосферу.