Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

от нехватки организованного досуга. Это означало, что иностранные студенты в свободное время налаживали контакты с местными жителями. Индийский выпускник, который учился в Лейпциге и Дрездене, переехал в 1961 году в Западную Германию, где он осудил ГДР как нацистское государство. Тем не менее он вспоминал: “…каждый раз, когда нас видели на улице, в автобусах или в ресторанах, к нам сразу подходили [местные жители] и часто приглашали к себе домой. Прежде всего они хотели услышать от нас о жизни в наших странах и на западе”89.

Государства могут запретить браки, но они не могут остановить секс и деторождение. У мозамбикских отцов родилась тысяча детей – только в трех случаях режим разрешил заключить брак. Несколько детей из смешанных семей были отправлены в специальные детские дома. Вьетнамско-немецкие пары оказались более успешными: они заключили триста двадцать три брака, хотя власти противодействовали им изо всех сил. “Пять с половиной лет мы боролись, пока не получили разрешение на брак, – вспоминал вьетнамец, – мы постоянно жили… в состоянии неуверенности, беспокойства и страха”. Вьетнамских женщин заставляли делать аборт, если они не хотели, чтобы их отправили обратно. ГДР вела себя более благородно с венгерскими партнерами, но и соотечественники-европейцы не избежали дискриминации. Беременная женщина, вышедшая замуж за поляка, хотела покинуть страну, потому что с ней обращались “как с выродком”90. В 1980 году иностранцы получили право на проживание при заключении брака с немцем, но на этом пути все еще оставалось множество других препятствий. Студентам и учащимся профтехучилищ, например, приходилось выплачивать 27 тысяч или 12 тысяч марок, если они не возвращались на родину, – даже неквалифицированному рабочему, не получавшему выгоды от многолетнего обучения, выставлялся счет в 8 тысяч марок.

Социализм, расизм

Амина Селемане была родом из Мозамбика, она пережила последние годы ГДР и работала техником-электронщиком. За все это время “я не сталкивалась с расизмом”, сказала она позже восточногерманским исследователям, пытающимся защитить ГДР от всестороннего негативного изображения. После работы “я могла без проблем свободно перемещаться по барам и дискотекам”. Ночью она ездила в поездах и на частных такси – “и я никогда не боялась”, добавляла она. По ее мнению, проблемы начались после 1989 года91.

Не всем так повезло. В 1964 году двух сирийских студентов избили восточные немцы, еще одного из Малави – трое студентов, а марокканец чуть не погиб от ножевых ранений, нанесенных местным жителем. Год закончился новогодней вечеринкой в баре, где восточногерманских подруг южноафриканских студентов начали оскорблять, называя их “негритянскими шлюхами”: “При Гитлере мы бы обрили их налысо”92.

Если расизм и не был повсеместным, то он оставался широко распространенным явлением повседневной жизни. Приглашенный профессор из Колумбии отметил, что всякий раз, когда он заходил в ресторан, чтобы сесть, граждане ГДР, как правило, вставали из-за стола и уходили. В Лейпциге такси отказывались везти африканцев в сопровождении немок. Местные хотели знать, являются ли африканцы на родине каннибалами и “живут ли еще на деревьях”. На Синоде в 1978 году пастор признался, что им нужно взглянуть в лицо тому факту, что расизм – это не просто что-то к западу от Эльбы. Его список проблем варьировался от дискриминации в отношении Polacks до разговоров об алжирцах как о “погонщиках верблюдов” и о евреях как о “мошенниках”93. В следующем году двое кубинцев были убиты, когда они пытались бежать от нападавших после драки в Мерзебурге.

Ситуация ухудшилась в 1987 году, когда на иностранцев начали нападать открыто. В октябре того же года была арестована группа скинхедов, терроризировавших иностранцев в течение месяца. В следующем году власти регистрировали пятьсот нападений ежемесячно. У молодежных клубов происходили столкновения, когда восточные немцы пытались не дать иностранцам войти. В апреле пятеро молодых немцев были осуждены за избиение жителя Мозамбика. В Берлине группа из Йемена подверглась нападению в общественном парке, поляки – в палаточном лагере, а мозамбикцы средь бела дня – на центральной Александерплац94. Но худшее было еще впереди.

В конце 1980-х годов Штази насчитывала в ГДР 6 тысяч неонацистов. Западная Германия, как мы видели, не была так свободна от насилия со стороны правых сил, как ей хотелось верить. Тем не менее с учетом численности населения не исключено, что в восточной части страны неонацистов было в шестнадцать раз больше; однако прямые сравнения затруднительны, поскольку Штази, возможно, была более дотошной, чем ее западногерманские коллеги. Проблема правого экстремизма в ГДР была во многом внутренней (до 1990 года западные неонацисты имели мало влияния) и стала результатом трех взаимоусиливающих факторов: антифашистского кредо режима, отчуждения восточногерманской молодежи от социалистического проекта и отсутствия гражданского общества.

Антифашизм был легитимирующей основой социалистической диктатуры. Это сделало невозможным признание доморощенного насилия со стороны правых и противодействие ему. Для режима это означало бы пилить сук, на котором он сидит. В 1988 году Штази запустила проект по расследованию деятельности правых сил. Когда стало ясно, что те, кто приветствовал Гитлера, были не “хулиганами”, которыми манипулировали западные агенты, а прилежными учениками и хорошими рабочими, часто выходцами из партийных семей, проект был немедленно свернут.

В том же году Лейпцигский институт молодежи обнаружил, что 2 % молодых восточных немцев открыто идентифицируют себя как скинхеды; еще 12 % считали, что у фашизма были хорошие стороны, – и это были только те, чьи ответы для официального исследования не подверглись самоцензуре. Для этого поколения социалистическая утопия потеряла свое волшебное очарование. Они были дезориентированы и разочарованы и выбрали своим девизом “No future” (“Будущего нет”). Фашистские лозунги стали привлекательным способом бросить вызов правителям. Кризис легитимности должен был увидеть и услышать каждый. На финале футбольного кубка в 1988 году Эриха Мильке, главу Штази, встретили старыми нацистскими маршевыми песнями. Несколько неонацистов были брошены в тюрьму, но это принесло только большую популярность коричневым сетям. Фашистские идеи распространялись также в армии и в полиции95. В стране, где исключение “асоциалов” и сект было нормой, нападки (и нападения) на иностранцев мало что значили.

Контрмеры, поощрявшие инклюзивность и многообразие, были немногочисленными и редкими. Отсутствие гражданского общества означало, что у иностранцев в ГДР не было поддержки со стороны благотворительных организаций и ассоциаций, которые на западе отстаивали их право отличаться от других. Несколько церквей проводили двуязычные молебны. Когда в 1982 году пастор пригласил мозамбикцев в свой дом в Зуле, местные жители, ошеломленные тем, что он позволил гостям вытереть руки полотенцами, обозвали его жену “шлюхой”. Протестантская миссия начала проводить в Лейпциге в 1986 году ежемесячные встречи с иностранцами, однако они