Герои и битвы. Военно-историческая хрестоматия. История подвигов, побед и поражений - Константин Константинович Абаза

боевая линия дала залп и бросилась в штыки на невидимого противника. Французы были озадачены, но не испуганы: они пытались защищаться. Однако их живо смяли спереди, охватили с флангов и заставили разбежаться: часть неприятеля скрылась в долину, а другая поднялась к Лекурбу. От них-то он и узнал о появлении у себя в тылу русских. Этот смелый генерал собрал остатки своего войска и, побросав артиллерию в Рейсу, пошел на скалистые, неприступные горы влево от Рейсы. Как дикие кошки карабкались в непроглядной темноте французские солдаты, они перешли через гребень, высотой в 2 1/2 версты, и опять стали на пути Суворова, у деревни Гёшенен. А войска Суворова и Розенберга ночевали на тех же местах, где их застала ночь, не подозревали, что они так близко одно от другого. Суворов принял бивачные огни корпуса Розенберга за французские, тогда как их давно не было. Только утром оба корпуса сошлись и дальше двинулись вместе долиной Рейсы.

За версту от деревни Урзерн дорога врезается в скалу, в которой пробит ход, шагов 80 длины, 4 ширины; дальше дорога лепится по карнизу скалы и круто поворачивает на мост, известный под названием «Чертова моста». Он висит над пропастью сажень на 10 или на 11; внизу бешено рвется река, клубится пеной, перепадая с утеса на утес. За мостом дорога опять сворачивается вправо, переходит несколько раз с одного берега на другой и только у деревни Гёшенен выходит на свет Божий из этой дикой, мрачной трещины. Впереди шел Милорадович.

Как только голова колонны вступила в подземелье, спереди раздались выстрелы – ружейные и пушечные. Колонна остановилась. Полковник Трубников, с тремя сотнями охотников, стал взбираться вверх, в обход справа, а майор Тревогин, с двумя сотнями егерей, спустился в самое ущелье Рейсы, перебрался через бурный поток по пояс в воде и начал карабкаться на горные выси левого берега. Трубников раньше показался над головами французов. Они испугались, бросили в Рейсу свою пушку, но в это самое время их товарищи, бывшие по ту сторону моста, кинулись разбирать каменную кладку, на самом спуске. Таким образом французы, защищавшие подземелье, были отрезаны. Майор Мансуров ворвался в подземелье: одних сбросил штыками в Рейсу, другие сами туда кидались с утесов; никто не спасся. Однако мост оказался настолько разрушен, что перейти по нему не было возможности; кроме того, французские стрелки, рассыпавшись по берегу, били из-за каждого камня. Наши тоже рассыпались по скалам, на берегу началась живая перестрелка; все ребра гор затянулись дымкой. Но вот с высот того берега начал спускаться с егерями Тревогин. Французы, увидев его, тотчас отступили. Сейчас же наши принялись за мост: натаскали бревен от бывшей по близости постройки; офицеры перевязали их своими длинными шарфами и первые же перешли по зыбкой перекладине, перекинутой через бездну. Майор Мещерский, шедший впереди всех, получил смертельную рану, а казак, который следовал за ним, сорвался вниз головой. Дальше переправа шла уже безостановочно; войска потянулись узкой лентой вправо, встречая по дороге трупы французов, убитых егерями Тревогина. Французы отступили в Альторфу, где, впрочем, не оказали большого сопротивления. На этом пути к русской колонне присоединился австрийский отряд, силой в 2 тысячи человек, под начальством генерала Ауфенберга. К удивлению Суворова и всех русских, у Люцернского озера дорога прекращалась: высокие отвесные горы стояли поперек пути, преграждали прямое сообщение со Швицом; озеро находилось в руках французов. Суворов, что называется, был приперт к стене – ни вперед, ни назад. Хотя Лекурб имел всего около 6 тысяч войска, но он, конечно, не даст спокойно отступить к Сен-Готарду, да и вся эта дорога была теперь занята растянувшимися войсками. Вот в каком положении очутились русские, благодаря тому, что доверились австрийцам: назначая прямое движение к Швицу, они не знали, что берегом озера нет никакой дороги. Оставалось идти без дорог. С правой стороны в долину Рейсы открывается мрачное Шахенское ущелье, с тропинкой к верховьям реки Линты; были, правда, еще из этого же ущелья две тропинки на снеговой Ростокский хребет с перевалом в Мутенскую долину, но по этим тропинкам могли взбираться лишь смелые альпийские охотники, привыкшие с детства карабкаться по ледникам. Суворов выбрал именно этот путь, как более прямой и короткий: он рассчитывал, что раньше прибудет в Швиц, подаст помощь Корсакову и оставленным союзникам. Так мог поступить полководец, не только верный данному слову, но смелый, решительный, уверенный в своих войсках. В 5 часов утра 16 сентября тронулся Багратион, за ним – Дерфельден, потом австрийцы; в арьергарде – Розенберг. С первых же шагов дали себя знать альпийские горы: дикие, сумрачные, скалистые. Солдаты шли больше гуськом, то скользя по голым камням или глине, то погружаясь в рыхлый снег. По временам голые ноги скользили; солдат цеплялся руками, карабкался на четвереньках и хорошо, если подвигался хоть малость вперед; мало-мальски зазевался – летит вниз, сбивая с пути задних товарищей. А дождь льет своим чередом; ветер рвет и мечет, пронизывая до костей продрогших солдат. – Боже сохрани, чего они тут ни натерпелись!

Доберутся до площадки, остановятся отдохнуть, но разве это отдых? – Ни обогреться, ни обсушиться – идти, куда лучше.

Шинелишки поистрепались, сапоги без подошв, ноги почти у всех голые! Французам куда было лучше: каждый солдат имел башмаки с гвоздями, а нашим никто их не припас. И провизия давно была истрачена; у редкого оставался запас муки или картофеля, да и лепешку-то испечь негде. Офицеры терпели больше, чем солдаты, потому что солдат все-таки запасливее.

Милорадович съел на привале у одного солдата пригорелую лепешку, поблагодарил и прислал ему кусок сыру; а сыр наши солдаты не взлюбили, называя его «гнилью». Все капральство сложилось по сухарику, прибавили еще кусочек сухого бульона и отнесли в узелке генералу. Он не побрезговал, взял. Все-таки и на альпийских утесах русский солдат оставался тем же, чем он был на равнинах Польши или в знойной турецкой степи. Как только стихал дождь и становилось полегче, солдаты одобрялись; затягивалась залихватская песня, гудели сопелки, играли рожки. Великий князь сделал с авангардом целый переход пешком; Суворов то шел пешком, то садился на свою лошадку, постоянно оставаясь на виду у солдат. Случилось ему остановиться возле одной кучки, уж больно измученной трудным подъемом, – Суворов сам затянул: «Что с де-е-е-вушкой сталось, что с крас-а-сною случилось?». Раздался дружный хохот, солдаты повеселели и пошли, напирая молодецкой грудью. Через 12 часов такого подъема авангард стал спускаться к деревне Мутен. Короткий путь обошелся дороже длинного: он был весь усеян трупами мулов и казацких лошадей,