"Орлы Наполеона" - Александр Григорьевич Домовец

Белозёрова, Звездилов пил коньяк, не пьянея, и сходил с ума от ярости. Внутри всё клокотало — до головокружения, до потери чувств. Очередной успех, международное признание, восторг прессы… И кипельно-белый конь, на котором восседает Белозёров, будь он трижды проклят!

Гостиничный номер Звездилова был завален парижскими газетами, которым, кажется, нечего было публиковать, кроме заметок о выставке русской живописи. Некоторые из них поместили интервью с Белозёровым. Художник говорил о желании создать несколько полотен на французские темы. С этой целью он в ближайшие дни выезжает в провинцию, где будет писать средневековый замок и живописные виды близ коммуны Сен-При-Ла-Рош. Там и поживёт недели три…

— Стоп! — выкрикнул вдруг Звездилов.

Отбросив "Нувель де Пари", он залпом допил стакан. Рухнул в кресло. Рассудок, затуманенный ненавистью и спиртным, заработал — хаотично, лихорадочно. Белозёров хочет писать средневековый замок? Природные виды? Будет ему и замок, и природа…

Вызвав звонком портье, Звездилов попросил найти ему географический справочник Франции и расписание поездов. А ещё поручил отнести на почту телеграмму в Россию. В ней Роман Прокофьевич сообщал жене, что задержится в Париже ещё недели на две-три.

Выпроводив портье, Звездилов принялся укладывать вещи. Он был, как в тумане, и свои дальнейшие шаги пока представлял смутно. Однако с каждой минутой план действий складывался в голове всё четче…

А тем временем Белозёров со своей небольшой свитой, состоявшей из Фалалеева, Долгова и Марешаля, ехал в Ла-Рош.

Недолгое путешествие из Парижа прошло приятно. До Орлеана доехали первым классом, в удобном вагоне с мягкими креслами. На небольшой привокзальной площади, зажатой между плотно стоящими трёх-четырёхэтажными домами, заботой Марешаля их ожидал просторный экипаж, запряжённый парой гнедых лошадок. По старой гусарской привычке Сергей машинально оглядел их и остался доволен: коренастые, крепкие. В атаку на таких, вестимо, не поскачешь, но куда надо, довезут исправно. Тем более, по французским-то шоссе.

Наполеон в начале века накрыл империю превосходной дорожной сетью, что, впрочем, потом против него же и обернулось. В тысяча восемьсот четырнадцатом году по этим трактам русские, австрийские и прусские корпуса наступали на Париж форсированным маршем, и все отчаянные усилия императора остановить их оказались тщетными. Какие сражения кипели здесь несколько десятилетий назад…

— О чём задумались, Сергей Васильевич? — поинтересовался Фалалеев, выглядывая из окна экипажа.

Энергичный Семён Давыдович уже проследил, чтобы кучер уложил багаж путешественников, и теперь, томясь нетерпением, торопил спутников.

— Да так, ничего особенного, — рассеянно откликнулся Сергей.

Не объяснять же Фалалееву, что вдруг представил он поле битвы, на котором русские кавалеристы столкнулись в безжалостной сече с наполеоновскими полками. И он, Белозёров, на вороном коне, с саблей наголо, сшибается с французским драгуном в ярко-красном доломане и яростно рубит его в капусту! А йогом мчится дальше, в самую гущу сражения, увлекая за собой отважных товарищей-гусар…

Почему-то в последнее время всё чаще вспоминалась военная юность. Вспоминалось Николаевское училище, родной Киевский гусарский полк вспоминался. О несбывшейся офицерской карьере Сергей не жалел, но мысли о давней службе приходили светлые, и были они подёрнуты печалью. Жизнь в разгаре, главное (хочется верить!) впереди, но многое уже и не повторится. Раньше он об этом как-то не задумывался, безоглядно шёл вперёд, а теперь душа нет-нет да и загрустит по ушедшему безвозвратно. Стареет, что ли?..

Но, впрочем, невесёлые размышления вскоре сменились более приятными. За окном экипажа проплывали аккуратные пшеничные поля, в конце апреля уже тронутые озимой зеленью. Кучер посвистывал и время от времени щёлкал кнутом, но больше для порядка — гнедые и так шли уверенной ровной рысью. Покачиваясь на мягких каретных подушках, Сергей с удовольствием предвкушал будущую работу. Напишет древний полуразрушенный замок на воде и деревушку напишет — уютную, с мощёными улочками, с красивыми домами, не соломой крытыми. Рассказывали ему, что французские сёла на русские совсем не похожи. Живут здесь богаче и чище. Европа…

Ехали с остановками часов пять, и наконец вечером вдалеке завиднелась огни коммуны Сен-При-Ла-Рош. Последняя верста пролетела быстро. Придерживая лошадей, кучер аккуратно въехал в деревню. Уже стемнело, и путь в гостиницу пролегал по узкой улочке, между светляками домашних окон. Насколько Сергей рассмотрел в прохладных сумерках, дома здесь были серокаменные, под шапками из буро-коричневой черепицы.

На пороге гостиницы "Галльский петух" их встретили немолодые мужчина с женщиной, — надо полагать, хозяин с хозяйкой. Марешаль, первым выскочивший из экипажа, обменялся с ними несколькими фразами.

— Приветствуют и спрашивают, как доехали, — пояснил он. — Я сказал, что всё хорошо.

Дюжий слуга, стуча сабо[17], вместе с кучером отнёс чемоданы и саквояжи путников в гостиницу.

"Галльский петух" был длинным двухэтажным зданием с выбеленным фасадом и аляповато исполненной вывеской, запечатлевшей боевую птицу. Первый этаж занимал трактир, словно сошедший со страниц "Трёх мушкетёров". Стены были увешаны начищенными до блеска сковородками, связками лука и пучками пряно пахнущих трав. В глубине обеденного зала горел большой камин. Из настежь распахнутой кухонной двери доносились ароматы жареного мяса, овощей и каких-то приправ.

Сергей с любопытством осмотрелся. За грубо сколоченными столами без скатертей сидели десятка полтора селян в коротких куртках поверх рубах и длинных узких штанах, громко разговаривали, пили вино из деревянных кружек и хлебали варево из глубоких глиняных мисок. У многих были трубки, и дымили они беспощадно, до сизого тумана под низким потолком обеденного зала. Грубые лица и натруженные руки — точно такие же, как у русских землепашцев… Крестьянское дело одинаково тяжело повсюду.

При появлении незнакомцев разговор смолк. Сергей почувствовал на себе изучающие хмурые взгляды и внутренне поморщился.

— Неласково смотрят, — тихонько сказал Фалалеев.

— А чего ты ждал? В деревнях чужаков не любят, — заметил Сергей, пожимая плечами. — Хоть в русских, хоть в каких угодно. Нам-то что?

Оставив Марешаля с Фалалеевым общаться с хозяином и вносить задаток, Белозёров и Долгов по скрипучей лестнице поднялись на второй этаж. Их сопровождала хозяйка. Здесь, собственно, и располагалась гостиница, состоявшая всего из нескольких комнат. Хотя, если разобраться, для глухого уголка, не избалованного приезжими, вполне достаточно.

Против ожидания, номер оказался довольно сносным. В просторной комнате было всё необходимое: стол, пара стульев, платяной шкаф, обширная кровать. На комоде стоял жестяной таз для умывания вместе с кувшином, там же примостился шандал с тремя свечами. На стене висело большое распятие. Ну да, католики же.

Через четверть часа в комнату постучал вездесущий Фалалеев.

— Что делаете, Сергей Васильевич? Раскладываетесь? Бросьте и пошли вниз. Нас на ужин приглашают, — бодро сообщил он.

Как выяснилось, постояльцев кормили на первом этаже, но не в общем зале, а в отдельной выгороженной комнате. Здесь было чисто,