Юханан Магрибский - Сказка о востоке, западе, любви и предательстве

— Господу не угодны молитвы язычников, не прошедших таинства крещения и не отрекшихся ото зла, не приведённых к святому причастию. Здоровье его светлости герцога Жоффруа, за которое мы все молимся, всё хуже. Мы привели в дом богопротивных колдунов, и Господь отвернулся от нас. Покайтесь же, ваша светлость, и передайте в руки святой церкви этих отступников.

— Вы забываетесь, Жан! Именем герцога приказываю вам, прочь!

— Очень жаль, — отвечал епископ, — видит Бог, я не хотел насилия, но церковь, как строгий родитель должна порой силой возвращать детей своих на путь истинный. Прошу вас, сиры, отведите герцогиню в западную башню, и поступите с отступниками как должно.

— Нет! — прошептала Изольда, бледнея. — Вы не посмеете! Нет!

Но двое рыцарей взяли её под локти, мягко, но настойчиво. Когда она пыталась вырваться, пальцы до боли сжались на её руке, и тогда она поняла, что уже ничего не исправит. Женщины отчаянно кричали и бились в руках стражников.

— В темницу, — услышала Изольда спокойный, деловой приказ.

Так герцогиня оказалась в заточении в башне, на которую взбиралась раньше раз или два, чтобы окинуть взглядом всю Асиньону, изрытую расселинами долину и громаду здешних гор, старых, пологих, но всё же внушительных. В заточении время тянется медленно, и ни еда, ни сон не приносили больше радости герцогине. Она осунулась и похудела, в голове её носились мысли: она ненавидела предателя Жана, который недавно казался ей всего лишь мальчишкой, проклинала его со всей горячностью, на какую была способна, проклинала мужа, допустившего всё это, но следом тут же вспоминала о его болезни, и слёзы сами текли из её глаз, не зная стыда. Она горячо молилась о своём вызволении и об исцелении Жоффри, молила служанок, приносивших ей еду и свежую постель, передать его светлости записку от неё, и вечно перепуганная Маргарита даже взяла у неё записку, зажав её в потной ладони, но после отказывалась с ней говорить, и бледнела, лишь только Изольда заводила речь о герцоге. Ах, как не хватало ей старой нянюшки, строгой и верно! Но много уже минуло времени с того дня, как предали старую Фриду земле, и одно лишь было утешением все эти годы — исполнилась мечта нянюшки, и встретила она смерть свою в Святой земле, за что простятся ей грехи. Но ни мига не раздумывала бы Фрида, принимая записку от своей воспитанницы, и достало бы ей ума сделать, как должно, а от Маргариты не было толку! Изольда отчаянно сжимала ладони в кулаки и пыталась сдержать слёзы, и с новой силой охватывала её ненависть и к супругу, и к епископу, и к Асиньоне.

Раз в неделю к ней приходил Жан. Он всё твердил о раскаянии, говорил долго, искренне и убеждённо, но герцогиня не желала его слушать, не желала его видеть, она устремляла, лишь только он заходил, взгляд в окно и принималась повторять слова молитв, пока те не теряли всяческий смысл.

Но однажды его слова достигли её ушей, и она вздрогнула, встрепенулась, как орлица, повернулась к нему.

— Вижу, вы услышали меня, ваша светлость. Казнь состоится завтра, на рассвете. Торжество истинной веры очистит души заблудших грешниц и позволит им предстать перед судом Его чистыми, ибо все грехи их будут искуплены страданиями земными. Вам же следует задуматься о душе, и раскаяться, тогда я смогу вернуть вас в лоно Святой церкви. Скажу вам ещё раз, что я не враг вам, ваша светлость, и что всё, что я делаю, призвано спасти вашу душу. Герцог покаялся передо мной и Господом, и рассказал мне, что ходил к нечистой ведьме, и просил её колдовать для него. Этим он навлёк на себя проклятье, и вы, ваша светлость, лишь укрепляете его, созывая нечестивцев и богопротивных колдунов.

— Мне не в чем себя упрекнуть, — привычно отвечала Изольда, — только ради здоровья моего супруга, его светлости герцога…

Она не договорила, потому что Жан и без того знал ответ, а сама мысль о том, что ей предстоит завтрашним утром смотреть на казнь подруг, с которыми она разделяла своё горе все последние годы, которые утешали её то пространными разговорами о звёздах и их предсказаниях, прочитать которые едва ли можно со всей уверенностью, то ночными слезами, которые проливая они вместе с нею, моля Господа о милости. Какое дело кому, какому из богов молились они, если они молились лишь о том, чтобы болезнь, само название которой Изольда страшилась произносить даже в мыслях, отступила, и оставила её мужа, её рыжего Жоффри. Какое кому дело, — устало думала герцогиня, — карты, бусины или распятье окажутся омытыми слезами. И теперь сама мысль о казни её подруг казалась ей столь ужасной, что причиняла телесную боль и заглушала собой все прочие мысли, и к вечеру ей стал чудиться запах дыма, сажи и горелой плоти, а пролившийся в её окна малиново-рыжим огнём закат словно жёг огнём как пламя костра, и она стала кричать и молила выпустить её, отворить двери, но ответа не было, и тогда она накрылась с головою одеялом, рухнув от усталости у самого порога, уснула, приложив ладонь к шершавым, грубо отёсанным доскам двери.

Такой, лежащей на пороге в ворохе покрывал, и застала её Маргарита, бледная и дрожащая. Она сунула Изольде в ладонь записку, тут же затворила дверь и поспешила прочь, молясь, чтобы никто из людей епископа не заметил её преступления. Изольда очнулась ото сна, от цепкой и вязкой дремоты, лишь когда Маргарита, шепча молитвы одними губами, унимала дрожь. обняв себя руками, спрятавшись в своей каморке где-то между несчётными витками лестницы. Изольда прочла записку, и в душе её затеплилась надежда.

Следующим утром Изольда была взволнованна, но улыбалась и даже шутила, ласково обращалась к служанкам, которых прислали к ней, чтобы умыть её и расчесать, убрать волосы и помочь одеться, расспрашивала их о всяких пустяках и с готовностью выслушивала жалобы, и оттого им на короткий миг показалось, что всё теперь как прежде, и они радостно отвечали своей ласковой герцогине, которою полюбили ещё во Франции, и которою словно бы подменили в последние годы. Однако Изольда испросила разрешения выйти на казнь в простом чёрном плаще, в знак своего смирения, и девушки поняли, что герцогиня не станет прежней, а епископ не смел отказать в её просьбе, и Изольда вышла из заточения на Божий свет в чёрной монашеской ризе.

Толпа собралась на площади. Христиане и асиньонцы не смешивались, сторонясь друг друга, пешие рыцари выстроились в торжественный полукруг, их мечи были обнажены и остриями упёрты в землю, так что казалось, будто сотня распятий горит пламенными отблесками рассвета. Изольду под локоть поддерживал Шарль де Крайоси. Как же давно она не видела его! И сколь много могла бы ему сказать, но лицо паладина было сурово, сосредоточено, и он будто бы постарел за время её заточения. Здесь же был и епископ — он стоял у единственного кресла, обитого красным бархатом, чуть позади, положив ладонь на высокую спинку. И если бы не это кресло Изольда не различила бы в сидящем на нём человеке своего супруга.