Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

Возвращение домой

Судьба немецких военнопленных рождала и большие надежды, и отчаяние. Через пять лет после безоговорочной капитуляции распространились слухи о том, что около 1,5 миллиона человек, пропавших без вести, возможно, еще живы. Немецкий Красный Крест и благотворительные организации начали рассылать родственникам тысячи писем из советских лагерей. В 1952 году Аденауэр снизил порядок ожиданий до 100 тысяч выживших. В следующем году Verband der Heimkehrer (Ассоциация репатриантов, VdH) организовала 10 тысяч демонстраций. 7 миллионов граждан Западной Германии подписали петицию с призывом освободить заключенных; она была помещена в почетный реликварий. Люди зажигали свечи в окнах в знак поддержки. Женам, ждущим возвращения мужей, присылали цветы и пожертвования. VdH устанавливала мемориалы и призывала школы и компании отправлять пакеты помощи военнопленным в советских лагерях. Каждое воскресенье днем по радио транслировалась песня, выбранная родственником, – ритуал, который поддерживал жизнь Wunschkonzert военного времени; любимым произведением был хор узников из “Набукко” Верди. Считалось, что военнопленные идут по пути страстей Христовых, страдая за нацию. Школьники присылали им на Рождество подарки, сделанные своими руками, с посланиями вроде: “Я вас не знаю, а вы страдаете за меня. Вы меня не знаете, но я рисую для вас”29.

Честь и товарищество были основными принципами VdH, которая формально исключала из своих рядов тех, кто поступал со своими товарищами по оружию дурно или совершал против них какое-либо преступление. Однако это не помешало лагерным охранникам подать заявку на вступление; им отказали из опасений, что члены организации, побывавшие в лагерях, выйдут из нее в знак протеста. Общение внутри VdH показывало, что лидеры прекрасно осознавали: война, которую вели солдаты, не всегда была “чистой”30.

Освобождение Советским Союзом последних 10 тысяч заключенных в 1955 году было произведено по инициативе Западной Германии: ГДР не была заинтересована в приеме группы, в которую входили многие нацисты и военные преступники. Однако географическая судьба была такова, что этим поездам нужно было пройти через Восточную Германию по пути из России на Запад. В ГДР ветеранские объединения были запрещены. Это делало полицейские отчеты о реакции общественности на поезда такими захватывающими: они дают нам редкую картину того, как обычные восточные немцы воспринимали этих людей. В октябре 1955 года около сотни человек каждый день собирались вдоль железнодорожной линии возле Цигельроде, к западу от Лейпцига, чтобы поприветствовать вернувшихся, когда их поезда ненадолго останавливались там. Полиция не могла удержать людей, чтобы они не подходили к вагонам. На окраине Берлина, в Кенигсвустерхаузене, жители, игнорируя приказы, раздавали пассажирам еду и сигареты. Медсестра Красного Креста передала им ведра с водой и кофе и сказала ошеломленным полицейским: “Вам должно быть стыдно носить эту форму и предавать отечество”.

По всей Восточной Германии шли оживленные дебаты по поводу испытаний военнопленных и амнистии. Были ли все эти люди действительно военными преступниками, как считали власти? Рабочие в Магдебурге возмущались, что среди освобожденных были фанатичные нацисты, такие как Рудольф Йордан, правивший их городом, но были готовы сделать исключение для шестнадцати- и семнадцатилетних подростков, поскольку те “действовали либо под давлением, либо по слепоте”. В других местах многие пошли еще дальше. Рабочий фабрики в Хальберштадте сказал своим коллегам, что “эти люди не военные преступники, они лишь выполняли свой долг”. Тот факт, что среди освобожденных были и женщины, является наглядным доказательством этого. Среди населения – от врачей до фермеров – преобладало мнение, что эти люди воевали с Советским Союзом и, следовательно, были военнопленными, а не военными преступниками. Некоторые проводили грань между невиновными солдатами и виновными офицерами. Настоящими виновниками, по словам одного человека из Торгау (Саксония), были нацисты, а не солдаты. Все, что они делали, это выполняли приказы. Если бы они этого не сделали, их бы расстреляли – тот же миф циркулировал и в Западной Германии31.

Возвращение домой стало таким болезненным вопросом потому, что оно касалось не только солдат, совершивших преступления во время войны, но и несколько тысяч гражданских лиц, задержанных за преступления, совершенные после войны. Последняя группа была осуждена военными трибуналами подчас лишь за опрометчивое слово в адрес нового режима и находилась либо в тюрьмах в ГДР, либо в лагерях в Советском Союзе. Таким образом, амнистия для военных преступников была переплетена с вопросами социалистической справедливости. На электростанции в Саксонии рабочие вели “горячие дискуссии”: “Они не могут понять, как преступников, на совести которых тысячи убийств, отпускают на свободу, в то время как люди, совершившие преступления в ГДР и не имеющие ничего общего с военными преступлениями, должны провести несколько лет в тюрьме”. Под Лейпцигом, на угледобывающем комбинате Эспенхайн, работница столкнулась с полицией. Одним из “военных преступников” оказался местный молодой человек, которого депортировали после того, как в 1948 году на футбольном матче он сделал несколько пьяных “вражеских высказываний”. “Народ”, по ее словам, не согласился с таким суровым наказанием, потому что нарушивший закон был молод и неосторожен, а его семейная жизнь была разрушена из-за романа, в результате которого его жена забеременела от другого мужчины. Мы не знаем, что случилось с этим молодым человеком. Одним из счастливчиков, которым удалось вернуться, был Герхард Лейпольд. Будучи студентом, в 1951 году он был приговорен к пяти годам лишения свободы за “шпионаж” и депортирован в Советский Союз. В 1955 году его помиловали. Сотня человек приветствовала его дома аплодисментами и цветами32.

В 1955 году поезда следовали прямо в Западную Германию, но ранее, в 1953–1954 годах, они высадили несколько тысяч возвращавшихся заключенных в Восточной Германии. Власти внимательно следили за ними. Один из них сказал, что они будут “форменными идиотами”, если “еще хоть раз прикоснутся к оружию” после того, через что им пришлось пройти. Однако многие другие усвоили противоположный урок. Попытки спорить с мужчинами и убедить их остаться в ГДР имели неприятные последствия. Бывшие эсэсовцы заявили, что “с их дружбой с Советским Союзом покончено”. Они и пальцем не пошевелят, чтобы помочь в построении социалистического государства, и не примут новую границу с Польшей: “Немцам все-таки придется подумать о своем жизненном пространстве [Lebensraum]”. “Я больше не возьму в руки оружие, – сказал мужчина из Аахена, – разве что придется воевать с Советским Союзом, чтобы отомстить за все, и тогда я убью любого, кто встанет у меня на пути”33. Почти все они решили переехать в Западную Германию.

Вернувшиеся прибыли в Западную Германию в разном состоянии здоровья. Врачи сообщили о росте импотенции и семейных проблем; каждый третий брак заканчивался разводом. Некоторые из них были психологическими