Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин

естве, для того чтоб муж до нее добр был. И она, убелясь, вышла к своему мужу, как он пришел во двор, и муж в те поры ее убил (зашиб, прибил); и она, видя, что в том наговорном мыле, и в белилах, и в соли помочи нет, взяла да и достальное мыло и соль разметала».

В сентябре того же 1639 г. вышел государев указ: «Дарью Ламанову с мужем сослать в Сибирский город на Пелым; Авдотью Ярышкину с мужем, с сыном и с дочерью сослать в Каргополь; а их подруг, других мастериц, выслать из Двора и с мужьями и вперед в царицыном чину не быть; колдуний разослать в городы: Манку Козлиху – к Соликамской, Дуньку слепую – в Кайгород, Феклицу слепую с мужем – на Вятку. Сторожей, светличного и портомойного, бить батоги и из Двора выслать»; сына боярского Соймонова и подьячего Якунина, вероятно, по тому же делу, бить кнутом.

Посмешное слово постельниц

В 1639 г. августа 5-го приходит к одному стрелецкому десятнику некая полонянка Акулина Незнанова писать челобитье к государю с изветом на постельницу Любаву Волосатову, на ее дочь, и на сына, и на зятя и сказывать про них государево дело, про государя и про царицу посмешное слово. Стрелец тотчас написал и подал челобитье, прибавив, что «инова ему и писати нельзя, скажет все та иноземка полонянка сама у расспросу» и на очной ставке. 9 августа челобитная была уже в комнате у государя, где и решено сыскать, и розыск поручен царицыну дворецкому В. И. Стрешневу с тем же дьяком, которые на другой день велели тотчас перед собою поставить указанную полонянку. Акулина в расспросе сказала: «Еще в 1633 г., как родился (июня 2-го) царевич Иван Михайлович (умерший в этом 1639 г. генв. 10-го), и в те поры, пришед с государских родин к себе на подворье, постельница Люба Волосатова с дочерью Домною да с сыном Иваном и с зятем Ортемьем говорили меж себя в разговоре: наряжу-де я курку свою гречанку в желтые сапоги, да в шубку, да в шапку и прикажу (определю) ее в Верх в постельницы, и она-де будет такова ж постельница ж, как и государские постельницы, кабы-де у государя и у государыни живут в Верху в постельницах добрые жены; да и сама-де царица не дорога, знали ее, кои она хаживала в жолтиках (в желтых сапогах), ныне ее Бог возвеличил! Акулина ссылалась, что те слова слышали две вдовы, которые у них в те поры на дворе были». Судьи велели тот же час поставить перед собою и этих вдов, которые от постельниц те непригожие речи слышали. Вдовы подтвердили, что такие речи действительно слышали в разговоре от одной Любины дочери Домны, а она в те поры была не в постельницах, а жила с матерью.

Судьи велели поставить перед собою постельниц – мать и дочь. На расспросе они во всем запирались и говорили, что полонянка и вдовы «клеплют их, да в том имались с ними за пытку». Вдовы тоже просили постельниц на пытку, сказывая, «как-де им тем делом клепать; что слышали, то и сказывают вправду; да и объяснили, что одна из них сыну Любину Ивану теща, а другая его жене большая родная сестра, а ему своячина, и им будучи с ними меж себя в свойстве такого великого дела, как учало быть в сыску, таить не можно. Постельницы учали вдов бранить и называли их непригожими словами и корчемницами, что они, воруючи, продают вино и иным всяким воровством промышляют, а на них, постельниц, то затевают напрасно». Вдовы защищались и, оправдываясь в обвинении, ссылались на кадашевскую боярыню Анну Бегичеву, на всю Кадашевскую и Талмацкую слободу и на все Заречье, что они воровством никаким не промышляют, живут за Москвою-рекою в Талмацкой слободе и корчмы и винных продаж у них нет, а кормятся своею прямою работою, прядут, покупаючи, лен и делают полотна и берут убрусы, да что продадут, тем они и питаются; то всем их соседям известно. А что их постельницы называют ворухами (в известном смысле), и они – одна после своего мужа вдовствует 40 лет, а другая 30 лет, и им воровством никаким промышлять непригоже. «Да учали вдовы бити челом словесно: называют их постельницы ворухами, а та Домна, Любина дочь, сама прямая воруха; как она была за первым мужем, и она и тогда от мужа своего воровала с Пашковыми и лежала после того в зелье, а лечил ее зелейного ряду торговой человек, называют его Коротким, а взял он за лечбу 3 руб., и как Домница излечилась, и ее мать Люба промыслила тою своею дочерью в постельницы».

Полонянка-изветчица доводила также и на сына Любина Ивана, как он «бил однажды свою жену, сказывая, что ворует в Верху с верховыми людьми, и когда она, полонянка, вступилась за нее, стала просить, чтоб пощадил для ради государыни царицы, он, Иван, за то выбранил ее и с царицею. Иван, конечно, отрекался от этого, говорил, что таких слов не говаривал и жены своей не бивал. Полонянка, уличаючи его, указала на свидетелей, которые сказали, что видели они и слышали, как Ивашка, встретясь с полонянкою Окулькою на дороге, ей рукою махал и грозил: уходишься-де ты, что на нас доводишь; и в Верху, пришед на лестницу к расспросу, также грозил ей, чтоб она на них не доводила. Ивашко в том во всем запирался. А полонянка, постояв немного, еще сказала, что она от постельницы Домны про царицу и не одни непригожие речи слышала: сказывала ей Домна, что государыня царица Евдокия Лукьяновна, где найдет людские волосы, и она, государыня, с тем волосьем сучит свечки да их жжет, а сказывает, что будто ее портят постельницы. И только б она, Акулина, от Домны таких слов не слыхала, и ей того затеять не уметь. Домна в том во всем запиралась».

На другой день, 11 августа, по государеву указу судьи ездили к пытке. Там после очной ставки подсудимые опять звали друг друга на пытку. Сначала попытали слегка одну из вдов, которая подтвердила только прежние свои речи. Но постельница Домна с пытки повинилась во всем и сказала про государский чин, что в нем живут недобрые жены-постельницы и что она нарядит курицу и прочее говорила. «А про царицу говорила ли непригожие речи, того не упомнит; в те поры поразил ее о землю недуг, и, повалясь, лежала безгласна. Тут же, стоя у пытки, палач Васька подтвердил, что ту постельницу знает,