Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях - Иван Егорович Забелин

очи Дарья Ламанова во всем запиралась; о царице говорила по случаю пропажи, только б государыня в той пропаже ее пожаловала, а они-де ей все не дороги. Судьи объявили ей: если она вины своей не принесет и правды не скажет, то государь указал пытать ее накрепко и огнем жечь.

Постояв немного, она заплакала и учала виниться. В том слове, что будто на след государыни сыпала песок, виновата; нечто будет то слово подругам своим она молвила со пьяна. Да и в том она виновата, что за Москву-реку к Ивану Соймонову, покрывся государским полотном, ночевать ездила, и как приехала потом к себе на подворье и муж стал ее спрашивать, куда она ездила и где ночевала? И она, боясь мужа своего побоев, сказала ему, что грешным-де обычаем прожгла она царевны Ирины Михайловны сорочку и ездила за Москву-реку прибирать к той сорочке новое полотно вместо прожженного, которым и была покрыта. Но о женке, которая приходила к ней в Светлицу, она подтвердила только прежния свои речи. На другой же день государь, слушав сего дела, велел мастериц и сторожей пытать: как мастерица Дарья на след государыни сыпала песок, как она, Дарья, звала с собою за Москву-реку Степаниду Арапку к бабе, а говорила, надо бы-де государское сердце уходить, а иные-де ей подруги ее сошлися даром, и для ль государской порчи хотела идти к бабе или для иного какого дела, и кто с нею в том деле, и какие люди в думе были; и в Верх к ней, Дарье, в Светлицу та ли баба, которая живет за Москвою-рекою, приходила, или какая иная и для чего приходила?

У пытки Дарья повинилась: в том она перед государем и перед государынею виновата, что к бабе, к ворожее подругу свою Степаниду Арапку за Москву-реку звала, а тое-де бабу зовут Настасьицею, живет за Москвою-рекою на всполье; а спознала ее с нею подруга ее, золотная ж мастерица Авдотья Ярышкина, для того, что она людей приворачивает, а у мужей к женам сердце и ревность отымает; а наговаривает на соль и на мыло; да тое соль дают мужьям в естве и в питье, а мылом умываются; да и над мужем-де она, Авдотья, своим то ж делала и у него к себе сердце и ум отняла: что она, Авдотья, ни делает, а он ей в том молчит. Да она ж, Авдотья, ворует с братьями своими, двумя Соймоновыми, и ею, Дарьею, братьям своим сводничает, тому ныне четвертый год. И била челом, чтоб поставить Авдотью с нею с очей на очи и расспросить, потому что она про то дело, что ей, Дарье, давала баба-колдунья, подлинно ведает. Да та ж баба давала, наговариваючи, золотной же мастерице Анне Тяпкине, чтоб муж ее, Алексей Коробанов, добр был до ее, Анниных, детей. Стали пытать Дарью накрепко. С пытки она говорила, что ездила к той бабе и пыталась для мужа, чтоб ее муж любил, желала только приворожить мужа и что колдунья в Светлицу к ней не приходила. Но когда велели пытать другую мастерицу, Марью Сновидову, утверждавшую противное, и как ее учили разболокать, мастерица Дарья стала просить, чтоб ее не портить, присовокупив, что как сыщут ту бабу, с которою она спозналась чрез Авдотью Ярышкину, тут все объявится, а она ту бабу укажет, и где живет – она двор знает. Судьи тотчас послали за колдуньей. Привели женку-колдунью. В расспросе она сказалась, зовут ее Настасьицею, Иванова дочь, родом Черниговка, а муж у ней литвин, зовут его Янкою Павлов. На очной ставке ее все признали за ту именно бабу, которая приходила во дворец. Сама Дарья Ламанова сказала, что у ней та женка в Светлице была и медом она ее потчевала. Но Настасьица во всем запиралась: мастериц она никого не знает и у них в Светлице не бывала. Судьи велели ее пытати накрепко и огнем жечь. И, послыша то, мастерица Дарья учала винится и плакать, а той женке Настке говорить, чтоб повинилась: „Помнишь ты сама, – говорила она ей, – как мне про тебя сказала мастерица Авдотья Ярышкина; и я по ее сказке к тебе пришла и ворот черной своей рубашки, отодрав, к тебе принесла, да с тем же воротом принесла к тебе соль и мыло. И ты меня спросила, прямое ли имя Авдотья, и я сказала тебе, что прямое, и ты в те поры той моей рубашки ворот на ошостке у печи сожгла и на соль и на мыло наговорила, а как наговорила – и ты велела мне тот пепел сыпать на государской след, куда государь и государыня царица и их царские дети и ближние люди ходят и тебе-де в том от государя и от царицы кручины никакие не будет, а ближние люди учнут любити. А мылом велела ты мне умываться с мужем; а соль велела давати ему ж в питье и в естве, так-де у мужа моего сердце и ревность отойдет и до меня будет добр. Да и не одна я у тебя была, – продолжала Дарья, – приходили после того со мною ж к тебе Васильева жена Колоднича, Семенова жена Суровцова, и ты им, наговоря, соль и мыло давала. Авдотья Ярышкина приходила к тебе с братьями своими Соймоновыми, да у тебя и ночевали“».

Несмотря на улики, сопровождаемые пыткой, ворожея запиралась. Мастерица же говорила, что именно от нее получила пепел и сыпала на след государыни у Светлицы по крыльцу, где ходят на переходы, да у дверей проходной палаты, где ходят на те ж переходы; а сыпала она тот пепел на царицын след, как государь пришел из рубцовского объезду (в конце августа). Стали пытать колдунью в другой раз и огнем жечь. Она не выдержала и повинилась, что мастерицам Дарье Ламанове и ее подругам, которых знает, а иных и не знает, сжегши женских рубашек вороты и наговоря, соль и мыло давала и пепел велела сыпать на государской след, но не для лихого дела, а для того, как тот пепел государь и государыня перейдет, а чье в те поры будет челобитье – и то дело сделается; да от того бывает государская милость и ближние люди к ним будут добры. А соль и мыло она велела мастерицам давать мужьям своим, чтоб до них были добры.

Но этого было недостаточно. Предложен был новый вопрос: сколь она давно тем промыслом промышляет и от польского и от литовского короля к мужу ее литвину Янке присылка